– Забыла зонт! Ой, а это кто?!

Песик вышел посмотреть, кто пришел. Он стоял у двери, кнопка носа подрагивала.

– Какая прелесть! – Она затормошила кокера. – Откуда?

– Нашел под дверью. Наверное, он потерялся.

– Соседей спрашивал?

– Не успел.

– Нужно повесить объявление. – Рената поражала меня своей деловитостью. Она всегда знала, что нужно делать. – А меня привез Казимир! Так удачно получилось – дождь как из ведра, а я без зонта. И тут он!

– А почему не зашел?

– Спешил, я приглашала.

Спешил? Интересно, куда? Домой? Я чувствовал себя как человек, которого двинули рукой по лицу. Похоже, Казимир снова затевает свои игры.

– Ты ревнуешь? – обрадовалась Рената.

Я ненатурально рассмеялся:

– К Казимиру?

– Он красивый и веселый.

– Не замечал.

Интересно, как они встретились? Одно дело, случайно на улице, и совсем другое, если он поджидал ее у входа в театр, но я был горд и не стал спрашивать. Я не ожидал, что это меня так заденет.

– Не сердись! Я пригласила их в гости. На субботу. Я позвоню Лене. Хочешь, позвони ты.

– Звони сама. Я выведу пса. – Против воли в моем голосе звучала обида.

Песик гулять не хотел. Я звал его с лестничной площадки, но он только поскуливал, словно просил прощения. В итоге я ушел один. Не понимаю, что меня беспокоит. Ольга, Рената, Казимир? Или перспектива семейного ужина, о котором сговорились эти двое. За моей спиной! «За моей спиной» – мысль высокой пробы! Я был неприятен себе. Я был противен себе, и ничего не мог с этим поделать. Казимир… приставал (покопавшись в своем словаре, я остановился на этом слове) к Лиске, теперь к Ренате. И Лена… Тогда я ни о чем не подозревал, сейчас вижу его подходы насквозь. Или мне кажется, что вижу. Как сказала Лена: «Ему нужно, чтобы у тебя ничего не было!» Я сразу поверил ей, я знал своего брата. И сейчас он снова тянул руки к моей женщине.

Я шел под дождем без зонта. Мне не пришло в голову взять зонт. На душе было неспокойно, хотя если подумать – а что, собственно, произошло? Казимир подбросил Ренату домой, что за трагедия? Я подозревал брата, я подозревал Колдуна, Ольгу, неизвестных… врагов, как сказала та старуха, я подозревал в заговоре против себя весь мир.

Ольга сказала… два момента! Первый – письмо адресовано мне… Ну и что? Разумеется, мне. Тогда я понимал, что она имеет в виду, сейчас – не помню. Скользкая мысль о моей вине… что-то. «Я никого не виню…» А! Вспомнил. Письмо адресовано мне – значит, винить или не винить в нем можно только меня. В чем? Нет за мной никакой вины.

И второй – оно вообще никому не адресовано. Так, проба пера. Дневник. Случайно попало в руки… этому. Случайно? Самое простое решение – он взял его после…

Зачем? Логичнее было бы оставить его в квартире – самоубийца пишет письмо и оставляет на столе. Находка для убийцы… если был убийца. А если не было?

Самоубийство? Все во мне противилось этой мысли – если самоубийство, значит, была в нем моя вина. Косвенная, неявная, непрямая – прямой я за собой не знал. Не выслушал, обидел… не знаю! А мысль об убийстве я гнал. Вернее, я вовсе не думал об этом. А сейчас… не знаю. Во мне определилось и устоялось конкретное ви́дение и отношение к тому, что случилось: она это сделала, зачем – никогда никто не узнает, я виноват… Все. А сейчас это видение скукоживалось и ломалось, и мне уже казалось, что я всегда сомневался и не верил до конца. Был кто-то еще – свидетель, участник… Тот, кто знал и хранил письмо. Убийца? Нет! Убийце это не нужно, наоборот, разве что он… психопат! И в его поступках нет логики – унес письмо, а через семь лет – отдал.

Я, как лошадь, бежал по кругу. Заданность восприятия. Поставить себя на место этого… разгребателя могил, понять. Уйти с накатанной колеи. Уловить месседж, как любит повторять Леша Добродеев. Зачем? Заставить меня действовать? Напомнить? Подтолкнуть? Тогда ни письмо, ни компакт не имеют самостоятельного значения, они вообще не имеют значения – это как закладка в книге. Не важно кто, важно зачем. И уж явно не… убийца.

Убийца? Не верю! Не было психопата-убийцы. Были обстоятельства, мне неизвестные, но не было убийцы. Ольга сказала… Кто такая Ольга? Выходец из потустороннего мира, больная женщина с больным воображением. Она ничего не знает о письме, если не врет. О фильме она тоже не знает. Она пытается заставить меня действовать… как и этот. Странно, что они появились одновременно. Совпали во времени. И Колдун совпал – пришествовал вторично.

– Действовать или… оправдаться! – обожгло меня. Что же получается… двое, не сговариваясь, решили подтолкнуть меня… спустя семь лет. Так не бывает! Не бывает так! Ольга лжет! Она знает, кто прислал письмо и компакт. Может, она сама.

«Нет! – думаю я через минуту. – Откуда у нее компакт и письмо? Ее здесь не было».

Так она говорит. Она уверена, что Лиску убили, но чего стоят ее слова? Она ничего не знает, у нее больное воображение. У меня воображение тоже больное. Никто ничего не знает. И не узнает, говорит Казимир. «Оставь, – говорит Казимир. – Есть вещи, которые никогда нам не откроются, и с этим придется жить».

Казимир… Мы пили водку, поминали Лиску, и я был ему благодарен за подставленное плечо и участие… Брат!

Я не хотел идти домой, я не хотел видеть Ренату. Веселую, щебечущую Ренату, которая примется выкладывать театральные сплетни. И гости в субботу! Она упомянула Казимира вполне небрежно, слишком небрежно… А брат не захотел подняться, поздороваться, поужинать с нами, хлопнуть водки – у него могли заплетаться ноги, но машину он водил безупречно даже после бутылки, распитой со своими работягами, насобачился. Чувствует неловкость? Казимир? Неловкость? Я рассмеялся. Наоборот, только рад будет вставить фитиля старшему брату. Неужели я ревную? Кого из них? Лиску? Ренату? Не знаю…

Подтолкнуть меня… найти убийцу? Которого не было? Чего от меня хотят?

Или оправдаться…

В субботу утром позвонил Леша Добродеев. Узнать, как я. Добрался ли до дому тогда после дружеской встречи в «Сове», пришел ли в себя, и вообще какие новости. А то можно вспомнить молодость и пробежаться в сауну. Сначала в сауну, а потом окунуться в речку – водичка уже осенняя, свежая, бодрит! Можно наоборот. Заведение на берегу. На миг меня охватило желание оказаться в теплой компании с ее обычным трепом, дурацким гоготом и чувством щенячьей свободы… Но я опомнился и сказал:

– Не могу, Леша, у нас гости, придется ехать по магазинам.

Лешка переваривал «у нас» не больше секунды, потом сказал:

– Привет Ренате!

Проныра. Я только хмыкнул и вдруг предложил: