Так в чем же я виноват? Я – другой! И прийти мне не к кому – ввалиться ночью в состоянии полного раздрызга и получить отпущение грехов и утешение. Нет у меня таких друзей! Потому что я другой. Ну и что? Это дает им право?..

Что они могут знать о Лиске, о наших отношениях, она любила меня, а я… готов был душу отдать за нее! Никто не имеет права судить, все пошли вон!

Злоба, двигатель человеков, заливала меня ядовитой волной, и я чувствовал, что пойду на все, чтобы найти убийцу… если он был, или докажу, что такового не было. А когда найду – если найду, – своими руками…

Уснул я под утро, когда в окно пробивались уже серые неуверенные сумерки.

Утром позвонила Лена, предложила пообедать вместе. Сказала, нужно поговорить. Слова отказа уже готовы были сорваться у меня с языка – я не хотел ее видеть. Она надоела мне своими вечными жалобами. Но… мне вдруг пришло в голову, что она, в отличие от тех двоих, не считает меня сухарем и злобным типом, и я смягчился. И вспомнил, как подумал тогда в прихожей почти с сожалением, что не вмешайся в свое время Казимир… Сейчас я уже так не думал, я вообще об этом не думал, но чувство невесомой ностальгии осталось.

До самого обеда я сидел, разбирая мысленно вчерашнюю сцену. Вчера я поверил брату, сегодня… Не знаю! Казимир лез в мою жизнь напролом, он протягивал руку и отнимал мое. Имел право, потому что любил? Любовь как оправдание для подлости? Любовь – психическое расстройство, и человек не отвечает за свои поступки? Лиска не сказала мне ни слова, жалела меня.

Глупая! Молодая, беззащитная, глупая. Он гонял ее, как волк зайца, мой братец. А она молчала – жалела меня. Лиска боялась его, а я ничего не замечал. Ох, Лиска, что же ты наделала? Ничего не прошло, ничего! Боль еще со мной. Права Рената – я виноват!

Брат сказал, что Лена знала о его намерении уйти из семьи, а мне она никогда об этом не упоминала. Не хотела причинить боль? Не верила, что это у него серьезно? Или Казимир соврал вчера? Маленький он врал постоянно.

Лена была бледна и озабочена, но, как всегда, прекрасно одета – светлый костюм и серо-голубая шелковая блузка. Длинные прямые белые волосы, похоже, вовсе не накрашена. Знакомый приторный запах духов.

– Как ты? – спросила она озабоченно.

– Нормально. Я не должен был…

– Я понимаю! – перебила она. Положила свою руку на мою, заглянула в глаза. – Темочка, что происходит?

– Не знаю.

– Казимир был вчера с тобой?

– Да.

– У него разбито лицо…

– Я знаю.

– Что случилось? За что ты его ударил?

– Лена… все в порядке.

– Это за Алису, да? Не можешь простить?

– Лена, он говорил тебе, что хочет уйти?

– Уйти? – Она рассмеялась невесело. – Разве я его держу? Если бы хотел, то давно ушел бы. Его бабы приходят и уходят, а я остаюсь. Готовить, чистить, мыть, создавать уют. Воспитывать детей. Он обожает Танечку. Он сходил с ума по Алисе, ну и что? Она не первая, она не последняя. Господи, ну кому понадобилось снова вытаскивать на свет эту историю? Через столько лет?

– Мне дали понять, что смерть Алисы – не самоубийство.

– Не самоубийство? – Мне показалось, она сейчас потеряет сознание – страх явственно проступил на ее кукольном личике. – А… что?

– Убийство.

Она смотрела на меня с ужасом.

– Кто дал понять? Были еще письма?

– Я виделся с родственницей Алисы.

– Родственницей? При чем тут… А доказательства? Что она знает?

– Доказательств нет, одни эмоции.

– Почему она так считает?

Мне показалось, Лена перевела дух.

– Она не верит, что это было самоубийство.

– Верит, не верит… Столько времени прошло… Молодые, они… – она запнулась, подыскивая слово, – негибкие, я смотрю на Костика: чуть что – сразу трагедия! Ты не представляешь себе…

– Лена, Казимир говорил тебе о разводе?

И снова она ушла от ответа:

– Ты же знаешь своего брата, он готов волочиться за каждой юбкой! Да любая другая на моем месте давно ушла бы! Ты думаешь, мне некуда было уйти? – В голосе ее прозвучали близкие слезы.

– Значит, он не собирался разводиться?

– Из-за Алисы? Нет, не собирался. Она ему нравилась, я тебе говорила, но ему все твои женщины нравятся, вы же вечные соперники, он всегда тебе завидовал. Особенно его злит, что тебе все легко достается…

– Мне? Легко?

– Да! Сидишь у себя в банке при галстуке, а он на стройке вкалывает. Он всегда смотрел на тебя снизу вверх.

– Лена, в тот вечер, двадцать седьмого августа… – перебил я.

Она смотрела настороженно. Лицо побледнело, четко обозначились морщинки в уголках рта.

– Ты помнишь?

– Что именно? – Голос ее стал враждебным.

– Все! – резко сказал я. – Где была ты, где был Казимир?!

– Ты с ума сошел! При чем здесь мы!

Я отметил это «мы». Молча ждал ответа.

Она сдалась.

– Я была у Риммы, косметолога, Казимир… дома, наверное. Во всяком случае, он был дома, когда я вернулась.

– Во сколько?

– Не помню! Девять, десять. Почему ты спрашиваешь? Ты что, думаешь…

– Лена, ты рассказала Алисе о нас?

Я видел, что она колеблется. Ей не хотелось отвечать, она увела взгляд.

– Лена!

– Кажется, рассказала… – выдавила она из себя. – Я не могла не рассказать, как ты не понимаешь! Я видела, что Казимир увлекся, и…

– Решила подстраховаться? Рассказала, как он испортил тебе жизнь? Что именно ты ей рассказала?

– Ну… о нас с тобой.

– Что, если бы не Казимир, мы были бы счастливы?

– Ну да… наверное. – Она пожала плечами. На нее жалко было смотреть.

– И что ты меня до сих пор любишь?

– Я этого не говорила! – запротестовала она.

– И что я до сих пор тебя не забыл, пытался тебя вернуть? И если бы не она, Алиса… Говорила?

Меня несло, я словно видел всю сцену – эта мелкая хищница, растение-паразит, своим тоненьким нежным голоском вливала отраву в Лискины уши.

– Ты все усложняешь! – вскрикнула Лена звенящим голосом. – А разве не правда, что Казимир увел меня? И если бы не он…

– Когда это было, черт подери! Мы были щенками! – От моей ностальгии по былому не осталось и следа. – Ты говорила этой девочке о том, что один брат испортил тебе жизнь, а другой продолжает любить? И ее письмо… Я понимаю теперь, почему она написала это письмо!