Эта боль была с вами в течение долгого времени. Это может быть боль из того времени, о котором у вас нет четких воспоминаний: боль новорожденного, вырванного из утробы; боль младенца, пытающегося вцепиться в грудь, отнятую слишком рано; боль трехлетнего ребенка, оставленного до того, как он был готов к тому, чтобы его оставили; боль от того, что вас не обнимали, когда вы нуждались в этом, или неправильно держали; боль от насмешек и издевательств; боль от первой любви; боль от разбитого сердца.

Скорее всего в вашем месте скорби лежит ваша печаль, которая тем не менее не является вашей: это печаль межпоколенческая, непрожитая боль тех, кто был до вас и кто не принес теплые одеяла и чашки чая своему горю. Карл Юнг писал, что мы живем непрожитыми жизнями наших родителей, бабушек и дедушек, что их боль, страх и тревога, которые не получили внимания, проходят через поколения и попадают в сердце самого чувствительного ребенка. Этот ребенок, вероятно, и есть вы. Вы можете воспринимать это как бремя, а можете увидеть в этом дар того, что именно вы способны внести осознанность в эту боль и стать свидетелем чудес и открытий, которые происходят от привнесения любви и внимания. Если каждая танцующая частица боли может быть преобразована в поэзию, искусство, слезы или сострадание к другим, тогда каждая такая частица – это дар.

Как же мы боимся скорби. Но на самом деле здесь нечего бояться. Когда мои сыновья плачут так сильно, что у них перехватывает дыхание, и я вижу, как они пытаются убежать от своей боли, я прижимаю их к себе и шепчу им на ухо: «Это нормально – грустить. Это всего лишь энергия. Она пройдет сквозь тебя. Я держу тебя. Я здесь». В процессе перестройки своих нейронных связей от избегания боли к движению к ней я часто предлагаю своим клиентам положить руку на сердце и громко сказать: «Я хочу чувствовать свои чувства. Я готов почувствовать свои чувства. В этом нет ничего страшного». Это знак того, что вы наконец готовы перестать избегать боли. Вы можете сами говорить с собой как с ребенком: «Я здесь. Я держу тебя. Все хорошо».

Когда вы остановитесь и найдете время, чтобы открыться другому ритму, вы можете войти в место скорби. И тогда частицы света начнут оживать и мерцать. И тогда, проплакав все глаза, мы просыпаемся на следующее утро и чувствуем тепло на душе и легкость в каждом шаге. Мы осознаем, что место печали – это также место радости. Тогда мы понимаем, что горе и радость живут в одном и том же пространстве сердца. Мы понимаем, что горе и скорбь – это не то, чего следует бояться, но что это путь к миру, который мы все ищем.

ПРАКТИКА

ВОСПОМИНАНИЯ И УБЕЖДЕНИЯ, СВЯЗАННЫЕ С БОЛЬЮ

Первый и самый важный шаг к тому, чтобы почувствовать трудные чувства, живущие в сердце, – это найти для них время. Горе подобно животному, на территорию которого посягнул человек: уязвимое, пугливое, боящееся темпа и звука нашей быстрой и шумной жизни. Чтобы установить контакт, нам нужно подходить медленно и мягко, с истинным желанием слушать и учиться.

В ту минуту, когда вы решитесь остановиться, чтобы почувствовать момент, может возникнуть множество причин, почему это невозможно. Это работа сопротивления, и оно должно быть названо по имени и вызвано на бой, если вы хотите продвинуться на пути вашего исцеления. Посмотрите, нет ли среди нижеследующего списка знакомых вам отговорок:

• У меня нет времени.

• Сначала я должен помочь другим.

• Чувства не столь важны (я не настолько важен).

• Тратить время на себя и на работу над собой эгоистично.

• Я должен справиться со всем этим; мне не нужен перерыв на то, чтобы «просто быть».

Помните: если вы отказываетесь выделить время для того, чтобы ваше внутреннее «Я» проявилось, то оно даст о себе знать другими способами. Например, вы можете оказаться в ловушке навязчивых мыслей, беспокойства или эмоционального выгорания. Вы идете, и делаете, и достигаете, и сжигаете свечу с обоих концов, и в конце концов падаете. И тогда вы никому не нужны. Это не есть устойчивая модель существования.

Когда вы будете готовы, найдите тихое место и достаточно времени, чтобы поразмыслить над своим первым воспоминанием о том, как вы заткнули свою боль. Например, когда кто-то пристыдил вас за то, что вы плачете, словами вроде «успокойся и возьми себя в руки». Или когда вас оставили плакать в одиночестве. Или когда ваши родители развелись, и ни у кого не нашлось времени для вашего горя. Позвольте себе совершить путешествие во времени назад к этому переживанию вместе с вашим любящим внутренним родителем, путешествующим вместе с вами. Подробно опишите этот опыт в своем дневнике. Подумайте, что вы узнали о своей боли.

А теперь представьте, как ваш любящий внутренний родитель держит юного или юную вас, и слушайте, что он говорит. Каких слов и действий вы хотели бы от него в этот момент глубокой боли? Что бы это ни было, наблюдайте, как ваш любящий внутренний родитель говорит и делает это. Так мы заново становимся родителем своему испуганному, печальному «Я». Так мы исцеляем тревогу в ее корне.

В течение многих лет каждую весну мне снилось, что я нахожусь рядом с бабушкой и дедушкой или скорблю об их потере, и я просыпалась с тяжестью невысказанного, невыплаканного горя, пронизывающего меня до костей. Не будь у меня достаточно времени по утрам, я не смогла бы погрузиться в это сновидение, а вместо этого тут же закрутилась бы в делах: прижимала бы к себе своих малышей, мыла кошачью миску и наполняла ее свежей едой, попутно интересуясь погодой, готовила завтрак. Начались бы звуки и движения дня, и сон затерялся бы в эфемерности той, другой, реальности.

Но сон никуда не делся. Он жил под поверхностью, плавая в потоке психики, у которой не было слов, в медленном, спокойном мире горя и душевной боли, потери и тоски. Сон не исчез просто потому, что я решила не тратить на него время. Вместо этого он создал стеклянную перегородку между мной и моими близкими. Он закрыл лепестки моего сердца. Он сидел и ждал, как ребенок, который нуждается во внимании. Если бы я не заметила этого, он проявил бы себя другими способами, например, трансформировавшись в тревогу.

Однажды утром несколько лет назад я поймала себя на мысли, что слишком сосредотачиваюсь на том, что Ашер, которому тогда было пять лет, часто дергает себя за ухо. Мы знали, что у него там скопилась ушная сера, но мое обремененное горем сердце запустило механизм тревоги, и в то же утро мой разум придумал историю о том, что у Ашера опух лимфатический узел, что могло быть предвестником детской лейкемии. У меня оставалось достаточно духа, чтобы противостоять соблазну тут же залезть в Google, но я ушла на занятия йогой с тревожной мыслью, что здесь что-то не так. Прежде чем выйти за дверь, я шепотом поделилась своими тревогами с мужем, который посмотрел на меня как на сумасшедшую. Ашер буквально недавно прошел тщательный медицинский осмотр, и мы знали, что все в порядке. Но мой встревоженный ум не соглашался с этим.