— Кстати, слыхивала тут инцидент в Лидкиной группе произошел.

— Какой? — С интересом подминаю под себя руки, а она с не наименьшим трепетом присаживается на стул няни Тани и приглушенно рассказывает:

— Помнишь, у нее мальчик неправильно во время игры на прогулке голову повернул. Оказалось, замещение шейных позвонков; поставили бандаж, после этого мальчик аккуратно дергается. Так вот… — Небольшая пауза для пущего пира ушей. — Пришла вчера мама его забирать домой. Лида как раз была на смене. Ты не поверишь, она в открытую заявила, что готова с нас содрать деньги.

— Воу! Она с ума сошла? За что, прости господи?

— Получается, у нас же есть благотворительный фонд, в который администрация сада вкладывает небольшие суммы каждый месяц, а по окончанию года все сбережения отправляются в помощь сиротам. Эта мамаша с загнутыми пальцами прознала откуда-то, продумала детальнее ситуацию и решила подать в суд заявление на тех, кто в этом никак не причастен.

— Это случаем не та мамочка, вечно недовольная замечаниями по поводу позднего прихода в сад, ношения грязной одежды, выделывания в еде своего ребенка? У нее еще татуировка волка на плече.

— Та самая, — с долькой веселого сарказма кивает в ответ Маша. — Обвинила в халатности сотрудников, мол, почему сразу же не вызвали скорую и не положили ребенка, меньше его калеча.

— Почитала бы должностные обязанности медсестер прежде, чем начинала всю эту кутерьму. — Качаю головой. — Как его вообще располагать на кушетке, когда он от страха кричит и не дает практически ничего сделать… Не мамаши, а глупые инкубаторы.

— Поддерживаю. Тут вообще был случай, когда Лидка шла в детский сад, ну а позади этот мальчик с бандажом и его папа. Родной отец такой заявил: «Беги, догоняй свою воспитательницу. Вместе зайдете в детский сад!». А случись что, споткнется или зацепиться за что-то — тоже мы виноваты.

— Без компромиссов мы! Мелочные и падкие. Как найти выгоду, они не мельтешатся; как сохранить здоровье родного ребенка, полны холодного отчуждения. Не смогу никогда понять таких родителей…

— Что понимать, Кать. Материнская плата стала превыше родительского благополучия, поэтому чаще слышим недовольства из-за пустяков. Мы, — она обводит вокруг себя большим пальцем, как бы указывая на всю принадлежность учреждения, — и только мы должны развивать детей, по мнению зазнавшихся мамочек. Хотя на первом месте всегда стоят родители, которые открывают им мир.

Веки опускаются, отчего ресницы слегка начинают щекотать кожу. Вывожу на старой поверхности стола какие-то витиеватые символы, не зная, куда себя именно ставить. Наравне с такими мамами или найдется другая категория? Интересно.

— Маш, вот скажи, как бы ты отнеслась к тому, что к замужней воспитательнице пристает молодой симпатичный папа воспитанника. Это так, гипотетически! — скоропостижно пояснила.

— С чего вдруг такие вопросы? Не уж то…

Я не даю ей договорить, вывернуть сказанное в более правдоподобную картину. Допустим, мы умалчивали, не договаривали, но разве мы не привыкли искать ответы, прикрываясь маской?

— Да я читала тут одну книгу. Там как раз автор описывает такую ситуацию.

— Дашь потом почитать?

— Естественно, — фальшиво натянула улыбку. Есть ли такая вообще книга, святые угодники?

— Что касается вопроса, тут раздваиваются восприятия. В одном я была бы в шоке, что я еще ого-го! С другой, будет считаться подло по отношению к мужу, если такая страсть во что-то выльется.

— Что бы ты выбрала из одного?

Она задумалась, приподняв голову и уставившись в окно. Солнце сегодня отражало свои лучики об снег, переливаясь фиолетовыми, синими, желтыми маленькими софитами, будто феечки слетелись вовремя их недельного торжества. Занавеска от приоткрытого окна развивалась на проникающем в помещение ветерка, опутывая зябкостью.

— Второе. В далекие века измена считалась потерей чести и своего достоинства, я и сейчас придерживаюсь такого мнения. Изменить — соорудить оружие против всего. А что?

— Сама также думаю. Боюсь, героиня немного расторопна, — сконфузилась и взглянула на план.

— Все мы женщины доверчивы. С кем она все-таки останется? — с напором потеребила меня, и я вздрогнула.

— Не знаю пока.

— Сообщи тогда уж потом. — Маша поднялась с места и обошла стол. Слегка нагнулась, чтобы убрать с юбки какие-то нитки, потом выпрямилась, наигранно ударила по столешнице и заливисто выговарила:

— Ладно, пойду. Надо еще своего бездельника забрать со школы. Дам тебе совет: не отдавай своего ребенка в школу. Там гробят детей этими толстыми книгами, которые носят они ежечасно; вечно всякой ерунды назадают, чего не было в наше время, олимпиады, конкурсы, кружки; так еще припахивают родителей к жизни школы. Образование катиться к черту на куличики.

— Ой, и не говори. — Взбодрилась ради не привлечения внимания. — Что еще за…неиррациональные неравенства? Кое-как выговорила. — Одновременно хохочем. — В наше время учили грамоте, прививали любовь к литературе, давали нам представления о жизни, а не заставляли пахать целые огороды макулатуры. Мало что будут помнить, только таблицу умножения и как правильно считать.

— Ой, а про информатику молчу. Кроме как пользоваться теми или иными программами, больше ничего не изучат. Паскаль — лабиринт из двоек, а не заданных шагов.

Снова разрываемся в тихом смехе, ведь дети спят в спальной группе, а шуметь с их-то еще не устоявшейся чуткостью нельзя. Маша уходит, и я вновь оказываюсь наедине с самой собой.

Долго не могу продолжить заполнять документ, прокручивая слова Маши круг за кругом. Что-то тревожит бедное, истерзанное сердце, которое приходилось мне восстанавливать по кусочкам. А с появлением в моей жизни Семена оно снова стало хандрить, словно пневмония атаковала пошатанный иммунитет. В этом я убедилась в тот день, когда последний раз слышала его голос.

Ох, Катька, на свою же голову впуталась во все это.

Семен именно тот мужчина, перед которым устоять на ровных ногах предшествует нехватки пространства. Он заполняет его до краев. Даже голос мужчины способен тебя заарканить в сети дегтя, стекающий по стенкам внутри бочки, где смешивается в чудовищную микстуру по противодействию с холодной сталью. Не знаю, с чего именно начиналось мое пугливое состояние, предательски блеющая рядом с ним, только оно сокрушается на меня с напоминанием о восьмилетней давности. Меня это и искушает, и пугает от моего желания постигнуть усладу невообразимых ощущений.

Даже с моим мужем не ощущала себя, словно запертая в тесном пространстве, в котором ты начинаешь исследовать соматику на уровне химических реакций. От одного давления — ты превращаешься в пену. Нереально. Забвено. Жутко… А это лишь первичная стадия. Похуже — намагнитить шарик.

Но правильнее находиться на расстоянии собственного достоинства. Как бы все не было закручено, мне не стоит узаконивать подписью неизученные