Боже.

Захожу за ткань, вывешенной до земли, плюхаюсь на задницу, подтягиваю к себе ноги и горько выдыхаю, разрывая птичье пение всхлипами. Меня чуть не изнасиловали. И никакой-то педофил, а молодой парень, с которым мы рука об руку росли, пока он не принял сторону палачей. Он не был моим другом. Просто с ним я чувствовала важность в чьей-то жизни, с ним я развивалась, как физически, так и духовно, помогала ему и поддерживала, словно была чья-то мама. Я дарила ему неразделенное тепло, ласку, любовь, а взамен получила…измененную форму статуэтки. По сути, со всеми другими, кому я хотела открыть другие дороги. Это был не он. Загнанный, чуткий, тихий, веселый парень превратился в алчного, грубого, озлобленного собственника.

Неужели нас легко сбить с толку? Вот так взять и повернуть на сто восемьдесят градусов. Ужасно признавать, каковы стали условия социума, раз человек намеренно идет по стопам ложных созидателей. Равно тюрьме, только — это не определенная комната, а сознательная блокировка гуманности.

Закрываю рот ладошкой, вбирая обратно всхлипы, тру до покраснений щеки, вытирая проклятые слезы, пока меня раз за разом пробивает. Я не смогу более находиться там. Сколько не приходилось реализовать потенциал в тех краях, это не придавало уверенности в лучшее. Там не было свободы, лишь тотальное подчинение тем правилам, которые диктуют старшие. Заодно с ними эти чертовы парни. Веки слипаются, в темноте образы выделяются мушками, так как приходится изо всех сил напрячь глазные яблоки. Что же мне делать? Как избавиться от опустошения? Куда идти, если с моим внешним видом и отсутствием образования мало кто приметит?

Мне всегда было интересно увидеть в жизни то, где мы уже не окажемся. Растешь в крепкой семье, прощаешься со школой, поступаешь в колледж или университет, оканчиваешь его и начинаешь развиваться в своем деле, затем парень, свадьба, дети и не зря прожитая жизнь. Видимо, это сказка не про меня. Я ― не история Дисней.

Оглядываю свой внешний вид, и к горлу еще больше подступают слезы. Кто придумал систему с брошенными детьми? Не приметная, голодная, уставшая и заплаканная девушка сидит на холодной земле среди неизвестной местности, задаваясь раз за разом Всевышнему вопросы про мироздание. Нужно вообще что-то менять, а не раскисать…

Но я так устала.

— Привет. ― Вздрагиваю, поднимаю голову и осматриваюсь по сторонам. Никого здесь нет, лишь колыхание тканей, порхание птиц на небе и включенный телевизор, звуки которого исходят из открытого окна на четвертом этаже.

Суетливо кручу головой, беспокоясь. Неужели я дожила до того, что мне мерещатся голоса? Вот только…этот совсем не внутренняя совесть. Здесь проскальзывает живые и без эха буквы, будто он передо мной.

— Почему ты плачешь? ― бесстрастно раздается голос над ухом, и я чертыхаюсь. Мальчик. Со мной разговаривает незнакомый и невидимый мальчик.

— Значит, ты не мой внутренний голос… Т-ты привидение?

Слышится мальчишеский очаровательный смех.

— Разве привидение смогло бы разговаривать со смертным? ― Из-за простыни выглядывает небольшая тень, затем видится движение: он взмахнул рукой. ― Я — Петя, ограбил и замочил старушку топором.

Шмыгаю носом и снова тру щеку до покраснения.

— Как Раскольников? ― В ушах грохочет пульс, но я различаю тембр голоса парня: басистый, низкий и притягивающий. Сама того не замечая, тяжесть постепенно отступает и дышать становиться легче. ― Думаю, ты не меня пришел убивать. Зачем скрываешься?

— Не знаю, ― искренне выпаливает, вижу, как его загорелая рука, проглядывающая из-за подола, упирается в землю практически рядом с моей, он садится подле меня. ― Ты была расстроена, не хотел тебя пугать. И вообще, тут я должен задавать вопросы. Что ты здесь делаешь?!

— Прячусь, ― пожимаю плечами и возвращаюсь в прежнюю позу, на этот раз скрестив ноги.

— Дай угадаю, ты грабитель?

— Нет.

— Киллер?

— Нет.

— Куртизанка?

— Не-ет! ― пискляво возмущаюсь.

— Что мне было еще предположить, раз прошлые варианты не подходили?

Его хрипло резонное объяснение заставляет фыркнуть, и я тут же затыкаюсь. С незнакомым человеком разговариваю так, как будто между нами нет никаких преград. Может, я его знаю? И все же не дает мне права с ним откровенничать. Вдруг это окажется осведомитель палачей, просто прикидывается, якобы не знает меня. В принципе, я без запинки могу проверить, выйти из прибежища и взглянуть ему в глаза, только…

— Ты не ответила на мой вопрос, ― он глубоко вдыхает, ― почему ты плакала?

— Хотелось.

— Не многословная, ― вслух подтверждает между тем. ― Тебя обижали?

Хмурюсь и пальчиками провожу по длинным стебелькам травы, завивая их и помогая колыхаться на ветру. Волосы волнуются, бьются в лицо, а я продолжаю молчать, потому что это безопаснее. Безопасно оставаться в тени.

— Понятно. Боишься.

— Вовсе нет! ― поспешно вставляю и прикусываю язык. Блин.

— Ага, значит, боишься.

— И что с того? Не буду же я сваливать свои проблемы на человека, который от меня прячется и говорит загадками. Вдруг ты вообще окажешься…

Я замолкаю. Прикрываю глаза, собирая паззл своего разума обратно, и решаюсь все-таки уйти отсюда. Это будет самым верным решением за всю прожитую жизнь, черт. Поднимаюсь на ноги, и, видимо, молодой человек услышал, быстро начиная останавливать меня:

— Постой! Не уходи, ― как-то безжизненно молвит. ― Прошу, не уходи.

— Мне пора. Меня уже ждут.

— Я не стал бы без причины к тебе подходить.

— Тогда чего тебе от меня нужно? ― Я не двигаюсь с места. Меня удерживает какая-то нить, которая ближе притягивает к нему. Не знаю, не видя человека, я улавливаю какие-то отголоски в его речи. Они такие же холодные, уставшие и запуганные. ― Ну?

— Я мало с кем разговариваю. В школе меня считают начитанной селедкой. Дома не обращают внимания, потому что на первом месте ссоры. На улице не хотят со мной общаться, видите ли, я напоминаю какого-то отшельника. А тут я увидел тебя… ― на одном дыхании выговорил, заставив усомниться в доводах, что крутили мне голову. Он как я. Заплутавшийся и потерявшийся в социальном слое. ― Мне хотелось попробовать изменить формат знакомства. Вдруг я так меньше стану пугать людей…

Невесело усмехается.

Делаю один короткий шаг, потом еще один, и еще, в то время между носом и простыней проскальзывает миллиметр до соприкосновения. Его силуэт замер, лишь напоминанием о том, что он живой, было учащенное дыхание.

— Я тебя даже смог развеселить, ― пытается вернуть в прежнее русло наш диалог, только выходит, мягко говоря, печально. Представляю, как он смущается.

— Что тебя бесит в людях?

— Что? ― теряется от изменившейся ситуации.

— Что тебя бесит в людях? ― повторяю свой вопрос с расстановками.

Повисает недолгое молчание, после