Завернувшись в теплый плед, сделанный из синтетики, но с ярлыком, где говорилось, что он связан из натуральной шерсти, она сидела на балконе и смотрела на этот причудливый мир, непонятно кем созданный и непонятно для чего живущий.

Она не понимала, с чего все началось, и если этот мир старинные тексты сравнивают с отражением зеркала, то почему возникло это отражение и где само это зеркало?

И Стеша снова и снова безучастно рассматривала крыши домов, бурые, сероватые, покрытые шифером или железом, а иногда и по старинке — плоскими полосками камня.

Вначале этот вид казался ей скучным, но вскоре она обнаружила в нем своеобразную прелесть. По вечерам полосы света, пробивавшиеся из-за неплотно задернутых занавесей, и бледные лучи фонарей оттеняли и оживляли темную извилистую улицу. Когда садилось солнце, жизнь на ней замирала и уходила в дома, и только иногда за окном появлялись редкие фигурки запоздалых прохожих, спешащих побыстрее к своим близким.

В Индии особо почитают семью, семья для индуса — все, и основа, и защита, и практически весь смысл его жизни. И поэтому, наверное, именно в Индии одинокий человек намного острее чувствует свое одиночество.

Стивен не звонил, и она не знала, где он мог быть. В Дхарамсале мест, где можно остановиться, было множество, начиная с более или менее приличных отелей и заканчивая маленькими комнатами без мебели и с удобствами во дворе.

Она ждала его появления с невыносимым чувством незавершенности, недосказанности и с какой-то непонятной безысходностью.

Но появился не он.

Как часто бывало, Стеша сидела, задумавшись и уткнувшись глазами в проем отремонтированной и распахнутой настежь двери, когда в двери показался мокрый силуэт Санжея.

— Здравствуй, — сказал он, остановившись на пороге.

— Здравствуй, — ответила Стеша.

— Можно пройти?

— Проходи.

— Как ты? — спросил он, вглядываясь в ее лицо.

— Я нормально, — ответила безразличным тоном Стеша и задала ответный вопрос: — А как ты? — который, как узаконенный ритуал, считался в индийском обществе обязательным.

— У меня все хорошо, — ответил Санжей также ритуальным штампом.

— Я за тебя рада, — ответила ритуально Стеша.

Санжей немного помолчал, потом сказал:

— Я прощаться пришел… — И, не дождавшись приглашения, прошел в комнату и сел на стул.

— Уезжаешь?

— Да. В Чандригар.

— Это хорошо, Санжей. Вам с Лилой надо отсюда уехать. Вы не будете здесь счастливы. Потому что она всегда будет знать, что твои мысли около меня…

— Я понимаю это, тем более что она уже беременна.

— Поздравляю, хорошо работаешь, — усмехнувшись, сказала Стеша, но явная боль просочилась сквозь эти слова.

Санжей потупил глаза.

Как все у них просто: дети, семья. Не надо думать ни о каком смысле жизни, биться головой об стену, подставляя ладони, чтобы на самом деле не удариться… Стеша все так же смотрела в пустое пространство.

Санжей встал со стула, потоптался на середине комнаты, потом, видя, что Стеша никак не реагирует, сказал:

— Ну что… я пошел.

Стеша подняла глаза и только теперь осознала, что перед ней стоит ее бывший самый близкий человек на свете, который совсем недавно приносил ей теплое молоко в постель и успокаивал ее, словно ребенка, когда ей было грустно…

Она поднялась с кресла, подошла к нему и, встав на цыпочки, обняла за шею, прижавшись к его мокрой груди.

Санжей сжал Стешу в своих объятиях и заплакал. И она не выдержала, заплакала тоже. Они плакали долго и горько, утыкаясь друг в друга носами и размазывая по щекам слезы.

Стеша не знала, зачем она с утра пришла в интернет-кафе и кому хотела написать письмо. Она открыла свой почтовый ящик, где было множество непрочитанных писем из далекой Москвы, но блуждающий взгляд ее остановился на странной картине, которая висела на стене.

На фоне Гималайских гор были нарисованы прозрачные нити, по которым на землю спускались души людей. Вдали были видны пики храмов, и разлившаяся по долине река уносила эти души дальше в своем бурном, непрекращающемся потоке.

Индийский мальчик Дипак, который дежурил в этом кафе, поймал ее взгляд и гордо спросил:

— Нравится?

— Да, очень интересная картина, откуда она здесь и кто ее нарисовал?

— Я не знаю, кто ее нарисовал, мой брат выловил эту картину в реке. Там еще были другие картины, он забрал их себе, а эту подарил мне. Вот я ее сюда и принес.

— Очень интересная картина… И написана талантливо, я даже и не знала, что в Индии кто-то так может рисовать.

Дипак зарделся от удовольствия.

Когда Стеша вернулась домой, то увидела Камини, которая сидела у окна в большой комнате. На ней было белое сари с золотистой каймой, волосы были заколоты, а на лбу горела золотая диадема, и на руках от каждого движения тихо звенели браслеты.

Стеша даже ахнула, она никогда не видела ее в одежде и не думала, что она может быть такой красивой.

— Да, когда-то я была очень красивой, — сказала Камини, печально улыбнувшись, — и меня любили.

— А ты?

— И я любила, только одного.

— И что же с ним стало?

— Он разбился в автокатастрофе, и я этого не пережила, — она сглотнула слезы, подступившие к горлу, — я умерла, но даже по другую сторону этого мира мы с ним не смогли встретиться.

— Поэтому ты и осталась жить в этом доме?

— Да, — тихо промолвила Камини, смотря невидящими глазами куда-то вдаль, — я думала, он сюда вернется… Но прошло уже много лет, а он так и не вернулся.

У Стеши защемило сердце.

— Камини, неужели все-таки любовь существует?

— Да, она существует, — просто сказала индианка, расправляя складки тонкого полупрозрачного сари. Потом она встала, подошла к окну и сказала: — Мне пора.

— Как пора? — удивилась Стеша.

— Так, я ухожу в другой мир. Мне уже здесь ждать нечего.

Камини еще раз печально улыбнулась Стеше, потом плотность ее тела стала менее осязаемой, сквозь него уже проглядывало небо и покореженная от времени рама окна. Она еще раз посмотрела долгим взглядом в глаза Стеше, в последний раз сказала «Прощай» и исчезла в утреннем свете.

Одиночество стало невыносимым. Она думала только об одном. Где сейчас Стив? Что он делает? В безопасности ли он? Ей хотелось прижаться к нему, вверить свою судьбу в его сильные руки и больше не ломать голову.