За стеной опять раздался шум. Матаджи что-то выговаривала мальчику, который принес овощи. Через минуту она ввалилась в кладовку и сгрузила купленные помидоры и огурцы в плетеную корзину. Потом отряхнула подол сута и укоризненно посмотрела на Рохини:

— Долго еще валяться будешь, лентяйка?

Рохини поймала себя на мысли, что больше не боится ее, она спокойно посмотрела в глаза матаджи и тихо сказала:

— Принесите, пожалуйста, стакан воды…

Матаджи вышла, хлопнув дверью, за стеной раздалось громкое ворчание:

— Совсем обнаглела, где это видано, чтобы свекровь невестке воду в кровать носила? — Выйдя во двор, она закричала: — Эй, Вишаль, поди принеси своей матери воды.

Через несколько минут в кладовку робко постучали. Рохини молчала. Тогда дверь отворилась, и из нее показалась мальчишечья голова, а за ней и вторая, чуть поменьше.

Некоторое время они удивленно смотрели на ее кровоподтеки и топтались у порога, потом Вишаль кашлянул и сказал:

— Мама, мы тебе воды принесли.

И маленький Павон, который увязался за братом, как бы присоединяясь к делу, закивал головой.

У Рохини заколотилось сердце, она протянула руки к стакану, но, когда она его взяла, он выпал из ее дрожащих рук и разбился о каменный пол. Она охнула и, повалившись на засаленную подушку, закрыла глаза, по ресницам которых стали быстро падать капли и, превращаясь в маленькие ручейки, скатываться по опухшим щекам.

Ребята стояли в нерешительности, они впервые видели мать в таком виде. И, немного постояв, они попятились к двери. Только Вишаль у самой двери робко произнес:

— Мама, принести еще воды?

Рохини поняла, что теперь ее жизнь больше не принадлежит ей, она принадлежит им, и ей остается лишь смириться. Она безразличным взглядом обвела своих детей и сухо выдавила:

— Нет.

Стеша вернулась домой за полночь. Она припарковала мотоцикл, поднялась по длинной лестнице на второй этаж, открыла отремонтированную дверь и вошла.

Внутри было сыро и холодно, свет был тусклым, в электрической сети явно не хватало напряжения. Дом казался давно заброшенным из-за налетевшей пыли и разбросанных вещей. К тому же в воздухе висели гаечные ключи, пассатижи и ручка от сливного бочка унитаза. По всей видимости, Потапов наводил здесь уют на свой вкус.

Стеша несмело сделала шаг в следующую комнату, из-под ее ноги испуганно выскользнула мышь и устремилась в темноту длинного коридора, который вел к туалету и кухне.

На стене сидели прозрачные ящерицы и бусинками глаз с любопытством взирали на вошедшую.

Стеша с опаской заглянула в спальню, с минуту посмотрела на разбитый портрет улыбающегося Джецун и, вернувшись в коридор, пошла в кухню. В мусорном ведре копошились мыши, в банке с медом плавали огромные дохлые муравьи. Ни Потапова, ни Камини не было. Стеша тихонько их позвала, но никто не ответил. Тогда она прошла к туалету и, приоткрыв дверь, увидела ритмично двигающийся голый зад бывшего слесаря. Она быстро закрыла дверь, оторопев от неожиданности. Ранее Потапов не позволял себе таких вольностей в ее туалете. Она даже не рассмотрела, кто с ним был. Наверное, Камини, подумала она, но Камини, тихая и печальная, сидела в углу ретритной комнаты и смотрела в окно.

Стеша бросила рюкзак на диван, растворила в воздухе слесарные принадлежности, переоделась в домашнюю одежду и устало провалилась в кресло. Дом казался чужим и недружелюбным. Что-то изменилось в ее жизни, что-то нарушило привычную гармонию и ее внутреннее равновесие.

Утром раздался телефонный звонок. Звонила Валя.

— Как ты? Все в порядке? — спросила она.

— Да, я в полном порядке. А как ты? Какие новости?

— Вчера около Дхарамсалы упал в пропасть автобус. Пятнадцать человек скончались на месте, двадцать пять — ранены, об остальных пока не известно. Это новости.

— Жуть, — вздохнула Стеша.

— А что касается меня, то я тоже в полном порядке, — продолжала Валя, — но вот уже скоро уезжаю. Пора в Москву.

— Жаль, мне будет не хватать тебя.

— Мне тоже. Будь, пожалуйста, осторожна. Я в курсе твоей истории, я была у тебя дома, и кое-что мне рассказал Потапов.

— Потапов? Вот болтун! — возмутилась Стеша.

— Не сердись, это я у него все выведала.

— Да ладно, я не сержусь, просто я бы тебе сама все с удовольствием рассказала, а Потапов рассказывает только исключительно со стороны собственного восприятия, и его рассказы не соответствуют реальному положению дел.

— Да я это заметила, — подтвердила Валя, — поэтому слушала его с поправкой на пятьдесят.

— Конечно, ты ведь сама все лучше меня понимаешь.

— Знаешь, я думаю, тебе не стоит слишком расстраиваться. Тебе надо поверить в себя, ты ведь очень сильная.

— Ты так думаешь?

— Конечно, я никогда не сомневалась в этом, — подтвердила уверенно Валя.

— Но я не знаю, что делать. Я полностью запуталась в своей жизни… И вчера к тому же ушла из Дворца и сорвала ретрит.

— Да, это уже совсем не хорошо. Тебе надо бы над этим подумать, — мягко сказала Валя.

— Я вот и думаю, так думаю, что уже мозги шипят от перенапряжения. Хоть бы ты что-нибудь посоветовала.

— Стеша, в этом деле трудно что-либо советовать, в этом должна разобраться ты сама.

— Я понимаю, но не могу…

— Попробуй, у тебя все получится, я в тебя верю.

— Хорошо.

— Прощай, — сказала Валя.

— До свидания, — ответила Стеша и подождала, пока Валя первой положит трубку.

Но Валя медлила. Помолчав, она сказала:

— Научись прощать. Все люди, которые встретились на твоем пути, пришли в твою жизнь, потому что у тебя была о них информация и такая карма, которую ты сама когда-то сотворила. Не жди, что они поймут и попросят прощения. Пока их жизнь не подведет их к такой же ситуации, в которой они принесли тебе страдание, они не поймут этого. Поэтому отпусти… Они все, как и ты сама, не имеют реальности, мы все составляющие единого…

Когда ты поймешь это, ты станешь огромной, как эта Вселенная, и в тебе будет только любовь…

И она отключилась.

Дождь был бесконечен, он стоял стеной прямо от ее двери и не давал никакого свободного пространства для жизни. Стеше не хватало воздуха. Задыхаясь в своих просторных и светлых комнатах, она не знала, что делать с этим дождем, с людьми, которые ее окружали, и с самой жизнью.

Безумие граничит с мудростью. Не значит ли это, что, чтобы что-то понять, надо стать слегка сумасшедшим?