«От этого невозможно освободиться, — признается Джерри. — Если человек говорит, что на нем это не отражается, с ним что-то не то. Если это не вызывает никаких чувств, с тобой что-то неправильно. Приговоренного больше нет, ему больше не надо потеть. А вот тебе потеть придется, тебе придется дышать, тебе придется думать о том, что ты делал».

Мы встаем и собираемся уходить. Джерри вручает мне коробку с остатками трапезы и настаивает, чтобы я ее взяла. Он не спеша хромает к двери, мы идем за ним, лобстеры смотрят нам вслед. Клинт весь ужин в основном молчал — он обычно не ходит со мной на интервью и не хотел случайно помешать беседе. Но когда я толчком открываю двери в январский холод, он спрашивает о том, может ли приговоренный сейчас выбрать казнь через расстрел. «Ясное дело», — говорит Джерри. Правда, он точно не знает, где именно. Может, в Юте.

«Но подумайте об этом, — добавляет он, стоя с коробкой креветок на излишне ярко освещенной парковке. — Пять ребят. Один боевой патрон[95]. И это будет мучать всю пятерку до конца жизни. Каждый из них будет думать, что именно он был тем самым».

Я натягиваю перчатки, мы машем друг другу на прощание, и я представляю, как расстрельная команда в полном составе натягивает свои перчатки, машет на прощание и каждый думает, что его руки — руки палача.

Джерри скончался от коронавирусной инфекции 13 апреля 2020 года. В некрологах писали, что заболел он из-за вспышки эпидемии в ричмондской баптистской церкви «Седар-стрит», где пел в хоре.

Смертную казнь в Виргинии отменили 25 марта 2021 года, меньше чем через год после смерти Джерри.

Смерть — это не момент, а процесс. Что-то в организме дает сбой, и с распространением этой вести — по мере того как перестает поступать воздух, перестает течь кровь, — система отключается. Разложение тоже не происходит в одночасье. Нет двух трупов, которые разлагаются ровно с той же скоростью, — у всех без исключения бывают вариации. Скорость распада зависит и от средовых, и от индивидуальных факторов — например, температуры в помещении, одежды и содержания жира в организме, — но основные стадии одинаковы. Через несколько минут после смерти кислородное голодание инициирует саморазрушение клеток, и ферменты начинают воздействовать на окружающие их мембраны. Через три-четыре часа падение температуры тела вызывает трупное окоченение, которое распространяется сверху вниз. Белки в мышцах, лишившись источника энергии, замирают, становятся жесткими веки, потом лицо и шея. Спустя 12 часов окоченение охватит все тело: сутки, двое, иногда больше оно будет находиться в той позиции, в которой ему было суждено оказаться[96]. Наконец жесткость отступает в том же порядке, в каком появлялась: веки, лицо, шея. Труп расслабляется, и начинается следующая стадия — гниение.

Задача бальзамировщика не в том, чтобы остановить этот процесс на неопределенный срок, а в том, чтобы его замедлить. Эту процедуру практикуют тысячелетиями по всей планете, есть много методов ее выполнения и разные мотивы — религиозные и не только. В Европе трупы бальзамировали ради транспортировки, изучения медицины и даже — как было в случае эксцентричного британского дантиста-шарлатана Мартина ван Бутчелла, жившего в восемнадцатом веке, — чтобы обойти пункт брачного договора, гласивший, что он может владеть имуществом супруги ровно до тех пор, пока она находится над землей[97]. Может быть, он сам распускал эти слухи, но, так или иначе, в 1775 году он ввел в ее труп консервирующие вещества и краситель, одел в свадебное платье и выставил гроб в передней. Ее новые стеклянные глаза глядели сквозь прозрачную крышку до тех пор, пока по понятным причинам не стала протестовать вторая жена.

В Америке бальзамирование приобрело популярность в годы Гражданской войны — до этого там, во многом как и в Европе, его применяли в основном для сохранения трупов в медицинских школах. По мере того как война разгоралась и уносила все больше жизней, тела солдат — и Конфедерации, и Союза — начали переполнять больничные кладбища[98]. Товарищи хоронили их, отметив могилу подручными средствами, а иногда трупы просто сваливали в траншеи рядом с местом гибели. Теоретически этим занимался победитель, но спустя какое-то время за дело брался тот, кто оказывался ближе: друг, враг, местное гражданское население. Состоятельные семьи посылали людей, чтобы вернуть тела близких. Они действовали через генерального квартирмейстера, у которого была команда для поиска покойного и его отправки домой[99]. Кто-то искал могилу самостоятельно. Так или иначе трупы приходилось везти по железной дороге в герметичных металлических гробах или специальных гробах со льдом, но ни те ни другие не могли отложить начало разложения до конца долгой поездки, как этого всем хотелось.

В 1861 году молодой полковник по имени Элмер Элсуорт, работавший до этого судебным клерком в администрации родного городка президента Линкольна, был застрелен, когда сорвал флаг Конфедерации с крыши гостиницы в Виргинии[100]. Пресса всесторонне освещала его гибель и отметила также необычно «живое» состояние трупа во время похорон. Его забальзамировал врач по имени Томас Холмс, предложивший провести процедуру безвозмездно. До войны он не один год экспериментировал с новой артериальной методикой, которой научился у французского изобретателя Жана Николя Ганналя — его книгу с подробным описанием способа сохранения тел для анатомических исследований перевели на английский язык двадцатью годами ранее[101]. Весть о теле Элсуорта стала распространяться, и вскоре рядом с полями сражений появились палатки предприимчивых бальзамировщиков. Холмс, прославившийся как отец американского бальзамирования, утверждал, что обработал 4000 человек по 100 долларов за процедуру. На витрине своего заведения в Вашингтоне он в качестве рекламы выставил труп неизвестного, найденный на поле боя[102].