До меня донесся голос солдата. Он показался мне молодым и дружелюбным.

– Ну, и куда вы, ребята, собрались?

– К родне в Шэньян.

И все. Солдат даже не попросил предъявить разрешение на поездку. Он просто пропустил нас.

– Ну, вот и все, – подытожил Чхольсу, сняв с меня матрац.

Я вылез и уселся на сиденье.

Я был поражен, что мы без всяких проблем миновали КПП. И не мог не спросить об этом.

– Ну, понимаете, эти солдаты… они совершенно одни в этой глухомани… Многие часы подряд. Они здесь каждой живой душе рады.

После тридцати шести лет проживания в Северной Корее я чувствовал, будто попал на другую планету.

Эти двое суток мы ехали практически без остановок. Разве что на несколько минут, чтобы справить нужду или вздремнуть. Мы добрались до Шэньяна к 2 часам пополудни в день, когда была назначена наша встреча.

Я никогда в жизни не видел столько автомобилей. Они были везде, гигантская движущаяся масса. Но мне было не до них. Я едва дышал от не покидавшего меня волнения и был страшно возбужден и напуган – в конце концов, в этом городе было и северокорейское консульство. И тайная полиция.

Мы нашли телебашню. Человек по телефону был прав. Ее нельзя было не заметить.

Мы припарковались поблизости и направились к мосту. Братья Ким шли по обе стороны от меня.

Когда мы добрались до моста, я по телефону-автомату позвонил в консульство. Дрожащей рукой я приложил трубку к уху.

– Здравствуйте! Это – Исикава. Я на мосту. Думаю, не получится ждать до указанного вами времени. Слишком опасно. Может, и наш разговор подслушивают. Я не хочу, чтобы меня схватили. Прошу вас, заберите меня прямо сейчас.

И положил трубку, не дожидаясь ответа.

Чхольсу сказал мне – и я никогда не забуду об этом:

– Не волнуйся! Если что-то случится, я жизни не пожалею, чтобы защитить тебя.

Я кивнул, но сосредоточиться все равно не мог. Меня не покидало ощущение, что все вокруг – сплошная угроза. Я был убежден, что в любой момент меня могут схватить. Сердце бешено колотилось. Во рту пересохло, ладони взмокли от пота.

Внезапно кто-то у меня за спиной назвал мое имя.

– Вы – г-н Исикава?

Я резко обернулся и увидел двух мужчин в дорогих костюмах.

– Меня зовут Кусакари, – представился один из них. – Я из консульства. Вы прошли через ужасающие испытания. Я приветствую вас. Пойдемте с нами!

Он взял меня за руку, и мы стали уходить.

Второй мужчина поблагодарил Чхоро и Чхольсу и передал им несколько банкнот. Довольно солидную пачку, как я успел заметить. Я был счастлив, что им компенсировали все их хлопоты, связанные со мной.

Братья были явно поражены.

– Даже и не знаю, что сказать. Я никогда не смогу в полной мере отблагодарить вас. Всего вам доброго! – сказал я.

– Всего хорошего! Счастливого пути! – попрощались они. И потом махали рукой нам вслед. Все! Я их больше не увижу.

Мы дошли до консульства, располагавшегося всего приблизительно в 500 ярдах. Здание окружали четыре высокие стены. Отлично. У входа стояли вооруженные китайские полицейские. Мы вошли в консульство в 14.30. Не могу описать свое состояние, когда оказался там. Я и верил в происходящее, и не верил. И перед моим мысленным взором постоянно проносились моя семья, жена, дети. Меня не покидало болезненное чувство вины. Оно меня не покидает и теперь.

Я постоянно просыпался по ночам. Рациональная часть меня понимала, что я в безопасности. Но меня мучили кошмары о том, что меня все-таки схватили, арестовали, и после этого я просыпался в холодном поту с бьющимся от ужаса сердцем. Меня будили даже безобидные шорохи – скрип половиц или шелест веток за окном. Я не сомневался, что это – тайная полиция, прибывшая забрать меня.

Консул просто онемел, впервые увидев меня.

– Боже мой! Как они довели вас до такого состояния? Вы же скелет, – поражался он. Его жена разрыдалась, когда я рассказал ей о том, что люди действительно погибали от голода. Слухи об этом доходили до нее, но реальность была куда хуже, чем ей представлялось.

Мне никогда в жизни не приходилось жить в таких условиях, как в консульстве. В комнате две удобные кровати, смежная ванная. Когда я сражался за выживание, я не мог даже мечтать о таком жилье – это было что-то из другого мира. Шли дни, а напряжение не спадало. Я все еще находился в состоянии шока и не мог поверить, что все это – по-настоящему, что это не какая-то дьявольская ловушка. И хотя я радовался тому, что мне все удалось, постоянные думы о детях лишали меня спокойствия. Я постоянно слышал их голоса, они все время звали меня: «Папа! Папа!» Я не мог даже наслаждаться едой, пока они голодали там, в Северной Корее. Я вспоминал, как пел им на ночь детские песни, чтобы хоть как-то успокоить их, отвлечь от голода на сон грядущий. Все трое очень хорошо пели. Пением они умели выразить мысли и чувства. Когда они пели печальную песню, в ней звенели слезы. И сейчас, стоит мне только задуматься над этим, слезы невольно наворачиваются на глаза.

Миновало две недели. Однажды утром во время бритья я заметил, что в лицо возвращаются краски, а щеки у меня уже не такие впалые, как раньше. В целях безопасности мне не позволялось покидать комнату, куда меня поместили. Поварам и обслуживающему персоналу не сообщили обо мне из опасений, что кто-нибудь из них мог работать на иностранную разведку. Обо мне могли сообщить и китайским властям. Поэтому был разработан пароль – я открывал дверь в комнату лишь тогда, когда постучат пять раз. Все остальное время она была заперта. Только сотрудники-японцы знали обо мне.

Еда, которую давали мне, официально предназначалась для супруги консула. Она делала вид, что ест, но потом переправляла эту еду мне. Что она при этом ела сама – бог знает. Я до сих пор помню эту еду – это была пища из другого мира. Для меня, во всяком случае. Много мяса и овощей. Если бы меня угостили чем-нибудь подобным в Северной Корее, я бы набросился на них, как изголодавшийся волк, но здесь постоянное волнение лишало меня аппетита.

Днем, выглядывая из окна, я видел людей на улице. Все они без исключения представлялись мне агентами тайной полиции, которым поручено вести наблюдение за моим окном. А потом я услышал шаги на крыше. Или мне это показалось. Я тут же сообщил об этом Кусакари. После этого он заколотил кое-где дыры – или просто сказал об этом, чтобы успокоить меня. Скорее всего, так и было – он просто пытался успокоить меня.

Как и консул.

– Не волнуйтесь! Мы вернем вас в Японию, – заверял он меня. Он иногда приглашал меня в комнату отдыха после девяти вечера, когда персонал уже успел разойтись по домам. В комнате было караоке и телевизор. Он доставал доску для сёги (японские шахматы. – Прим. ред.) и весело предлагал:

– Давайте сыграем!