Я приведу пример, чтобы показать, как подобное стремление к универсализации способно принести не только логические затруднения, но и экономические плоды, хотя ему и свойственна та слабость, что оно все же движется на относительно низком уровне обобщения и, кроме того, ведет начало еще от «Курса». Как известно, «Капитал» Маркса – это анализ капиталистического процесса, без сомнения, построенный так, чтобы продемонстрировать, что этот процесс завершится созданием социалистического общества, но не пытающийся при этом построить экономическую теорию этого общества. Несколько марксистских и неомарксистских мыслителей пытались решить эту проблему, но эти попытки закончились решительным провалом. Как известно, эту нерешенную марксистскими теориями проблему помог разрешить социалистам Энрико Бароне, знаменитую работу которого на эту тему «Министр производства коллективистского государства» (Barone E. II Ministro della produzione nello stato colletivista // Giorna-le degli Economisti. Settembre e Ottobre 1908. Ser. 2. Vol. 37. P. 267–293; 391–414) современные экономисты не смогли превзойти по сей день. Однако основная идея аргументации Бароне ясно прозвучала во втором томе «Курса» Парето (р. 94) и в его «Учебнике» (р. 362). Идея заключалась в том, чтобы поднять логическое ядро экономического процесса выше уровня институциональной теории, в обличии которой он предлагался публике. Читатель обратит внимание, что эта идея в виде особого случая представляется крайне логичным следствием Паретовой общей теории о вкусах и препятствиях, хотя она пришла также в голову и Визеру.

На этот особый случай Парето почти утратил авторские права (во всяком случае, в глазах англо-американских экономистов), хотя не только сформулировал проблему, но и указал путь ее решения. В остальных случаях он утратил их полностью, потому что ограничился лишь предположениями. Таким образом, вооруженные сегодняшним знанием, мы можем различить в «Учебнике» много указаний в направлении возможного развития теории экономической динамики. Однако ни одно из этих указаний – ни упоминание Парето формы адаптации, аналогичной courbe de poursuite (кривая преследования – (фр.)) (проблема собаки и ее хозяина, см. например, р. 289), ни указание на существование vibration continuelle (постоянной вибрации– (фр.)) (см., например, р. 528) – не были употреблены ни для чего иного, кроме демонстрации, что тенденция экономической системы искать единственное и устойчивое «решение» (например, уникальный набор ценностей, который удовлетворит ее условиям) – это дело куда более сомнительное, чем представлялось экономистам того времени, включая Вальраса[91]. Эти предположения так и не послужили никакой конструктивной цели[92] и для решения этих проблем не было предложено никакого метода. Поэтому я думаю, что мы можем не сомневаясь назвать теорию Парето статичной и отдадим ему должное, признав, что он более остальных сознавал ее ограниченность, а также существенность не охваченных ею проблем[93].

Перейдем теперь к краткому обсуждению достижений Парето в области теорий ценности и производства, не забывая, что с позиции теории о вкусах и препятствиях они сливаются в одну общую теорию.

Большинство современных теоретиков, хотя и не все, согласятся, что историческое значение теории полезности и предельной полезности Джевонса, Менгера и Вальраса основывается преимущественно на факте, что она послужила лестницей, по которой эти экономисты добрались до понятия общего экономического равновесия, хотя это понятие и удалось наиболее полно разработать Вальрасу, а не Джевонсу и не австрийским экономистам[94].

Иными словами, понятие полезности и предельной полезности было лишь одной из нескольких дорог к единственно значимой цели. Оно действительно помогало доступным способом объяснить отношения, скрепляющие экономическую систему воедино, и даже привести в единую систему массу экономических явлений, которые так и норовят распасться на отдельные подсистемы, но само по себе большого значения не имело. Теория полезности была крайне полезной эвристической гипотезой, и больше ничем[95]. Но ни Вальрас, ни австрийские экономисты так не считали. Для них теория полезности была почти что истиной в последней инстанции, открытием, служившим ключом ко всем тайнам чистой экономической теории. Считая так, они придавали ей такое чрезмерное значение в своих трудах, что Парето и его последователи, в свою очередь, начали придавать чрезмерное значение развенчанию этой теории. Экономисты англоязычного мира, в частности Джон Хикс и Рой Джордж Аллен, последовали их примеру, энергично поздравляя Парето с тем, что им показалось новым и крайне значимым начинанием. Бытует даже мнение, что это новое начинание является главным вкладом Парето в экономическую науку.