Я хотел бы сразу уладить и еще один вопрос. В «Учебнике» Парето пишет о своем законе распределения доходов в главе, посвященной населению. С точки зрения тем, которые обычно рассматриваются под подобным заголовком, эта глава не содержит ничего выдающегося. Но она содержит и такие темы, которые, как «Закон», обычно не включаются в теорию населения, и именно они оживляют эту главу и придают ей свежесть и оригинальность. Теория циркуляции элит Парето – как раз одна из них (см. раздел III). Большинство из этих тем носят скорее социологический, чем экономический характер, и некоторые явно, почти наивно, выдают те предубеждения, которые так нелепо владели Парето, этим великим аналитиком человеческих предубеждений[87].

В области же истинно чистой теории мысль Парето развивалась медленно и, в сущности, до конца сохранила некоторые черты теорий его предшественников. В дополнение к раннему влиянию Феррары и английских и французских экономистов «классического» периода он опирался на Вальрасовы уравнения статического равновесия, после того как с большой неохотой все же признал, что они были ключевым понятием для осмысления всего остального. Его дополнительно подстегивали те идеи, с которыми столкнулись все компетентные экономисты-теоретики в период с 1885 по 1895 год[88]. Наконец, он четко осознавал технические недочеты и ограничения в работах своих ближайших предшественников. Таким образом, ход его собственной теоретической работы был намечен за него по большей части Вальрасом[89].

Но в своих ранних работах, таких как «Размышления о фундаментальных принципах чистой политической экономики» (Considerazioni sui principi fondamentali dell’ economia politica pura // Giorna-le degli Economisti. 1892–1893), Парето не выходил за пределы, обозначенные Вальрасом. Не вышел он за них и в «Курсе», даже, я бы сказал, особенно в «Курсе». Некоторые экономисты, уважавшие Парето, но не бывшие его строгими последователями, называли «Курс» вершиной его творчества, что было весьма сомнительным комплиментом. Это произведение было, безусловно, выдающейся работой, живость которой придавал яркий темперамент автора, делавший зажигательными даже самые традиционные идеи. Но Парето правильно поступил, запретив переиздавать «Курс», потому что с точки зрения чистой теории в нем не было ничего от самого автора. Только после 1897 года Парето сам поднялся на вершины чистой теории. Первые значительные публикации, свидетельствующие о его прогрессе, – это «Краткое изложение некоторых глав нового трактата по чистой экономической теории» (Sunto di alcuni capitoli di un nuovo trattato di Economia Pura // Giornale degli Economisti. 1900. Vol. XI. Mars. P. 219–235; Juin. P. 511–549) и краткое изложение его парижских лекций. «Учебник», причем именно издание на французском языке, благодаря приложению (1909) является вершиной его творчества.

Та теория, которую он выстроил на этой вершине, далека от совершенства. Многие вопросы, для всеобъемлющего трактата необходимые, освещены в нем лишь походя. Я говорю не только о том, что «Учебник» Парето не выдерживает сравнения с Маршалловым с точки зрения качеств, желательных для учебника. Куда более существенный его недостаток – это непродуманность существенных частей теоретического метода исследования. Теория денег Парето, например, в целом уступает теории денег Вальраса. Его теория капитала и процента практически всеми своими достоинствами обязана Вальрасовой. В отношении процента он, похоже, был вполне удовлетворен тем объяснением, что единицы физического капитала, а следовательно, и их услуги, не являются бесплатными благами. Его теорию монополии не может, пожалуй, спасти даже самая щедрая интерпретация[90]. Несмотря на все это, отрицательный вердикт, вынесенный некоторыми критиками, был ошибочным, поскольку не учитывал не только многочисленные сильные стороны теории, но и, что куда важнее, самую суть достижения Парето. Давайте обсудим важнейшие из этих сильных сторон, теорию ценности и теорию производства, но сначала определим то достижение, к которому эти две теории были лишь приложениями.

Первая идея, которая должна с чисто теоретической точки зрения прийти на ум каждому, кто овладел системой Вальраса, – это идея поднять ее на еще более высокий уровень обобщения. Наблюдая, как прогрессирует понимание Вальрасом, а также всеми теоретиками предельной полезности явлений обмена, производства и так далее, мы обнаруживаем, что они пытаются найти решение проблем, в конечном итоге сводимых к одной: все их проблемы – не только проблемы производства – являются проблемами трансформации экономических количеств и по форме не отличаются друг от друга. Различие состоит лишь в тех ограничениях, которые накладывают на экономическую деятельность разные области деятельности. Представим, что мы хотим совершить в экономике то, что мы делаем во всех науках, то есть выделить общую основу всех экономических проблем и раз и навсегда создать теорию этого общего ядра. Точка зрения «экономии мышления» (denkökonomie Эрнста Маха) делает это начинание состоятельным в глазах утилитаристов. Теория такого рода будет оперировать показателями крайне общего характера, такими как «вкусы» и «препятствия», и не должна ограничиваться тем специфически экономическим значением, которое мы придаем этим словам. Мы можем выйти за пределы экономической теории и подняться до уровня понимания системы неопределенных «объектов», которые просто подвержены определенным ограничениям, а затем попытаться разработать идеально общую математическую логику систем. Отдельные участки этого пути должны быть знакомы тем экономистам, которые на протяжении поколений пользовались примитивными способами, такими, как приведение в пример нашего почтенного друга Робинзона Крузо, для иллюстрации определенных свойств экономической логики. Парето сделал то же самое, только на куда более высоком уровне и на более широком фронте. Но на таких высотах трудно бывает дышать и еще труднее – укрепить свои позиции. Многие компетентные критики, такие, как покойный Эллин Эббот Янг, придерживались мнения, что Парето не достиг ничего, кроме «бесполезных обобщений». Впрочем, только будущее покажет, правы ли они. Пока же мы должны просто признать грандиозность предпринятой попытки.