Мы с нетерпением ждем вестей с другого конца света, рассказа о лучших блюдах, будь то из мяса молодых телят или доморощенных горных козлят; и каждый из нас жаждет узнать, что же происходит в Пезаро.

У нас же ничего нового, если не считать того, что Арно течет в том же направлении, что и всегда.

Прощайте. Наши наилучшие пожелания Вашей Светлости per Infinita secula seculorum.[47] Аминь».

Друзья Макиавелли подшучивали над его пристрастием к роскоши и неприязнью к церковникам. Среди служащих канцелярии, людей светски образованных, наделенных присущим всем флорентийцам чувством ядовитого юмора, подобный обмен остротами был делом обычным. К примеру, известно, что во время дипломатических поездок Макиавелли имел обыкновение отвечать на письма непристойностями и остротами, над которыми все смеялись, едва не «вывихнув челюсть». Ни один из этих комичных эпизодов не дошел до нас, хотя сходный пример содержится в уставе придуманного Макиавелли братства, высмеивавшего многие религиозные организации тогдашней Флоренции. «Устав общества любителей наслаждений» (Capitoliperuna compagnia dipiacere), написанный примерно в 1504 году, сопоставим с обменом колкостями, бытовавшим в канцелярии, и свидетельствует о ироничном остроумии Никколо.

Правила этого импровизированного общества, открытого для обоих полов (в настоящие братства допускались либо только мужчины, либо только женщины), предписывали безостановочно сплетничать и «непременно говорить дурно обо всех». Дамы — участницы общества обязывались не реже раза в неделю посещать «службы» (Servi) — как явствует из пьесы «Мандрагора», сервитов из Сантиссима-Аннунциата,[48] которых Макиавелли считал шайкой распутных негодяев, — в противном случае «понести наказание и прийти на службу повторно». Если хотя бы двое мужчин сочтут какую-нибудь из дам слишком красивой, ей надлежало поднять юбку на «четыре дюйма выше колен», тогда как любой привлекательный господин должен был «доказать, что не воткнул себе в штаны носовой платок или нечто подобное». Всякая дама, имевшая свекровь, должна была в течение шести месяцев ее отравить и применить то же средство к мужьям, «не исполняющим супружеского долга». Наказания для женщин включали «ссылку в мужской монастырь» и «созерцание, исключительно в очках, великана на площади [подразумевается Давид Микеланджело, установленный в 1504 году]», а для представителей обоих полов — «получасовое стояние с неприкрытым задом, пока все вокруг испускают газы». Правила пусть и курьезные, но все же свидетельствуют о весьма распространенных во флорентийском обществе пороках, среди которых были склонность к зависти и злословию, а также отсутствие искренней веры в Бога. Никоим образом не поднимая себя на недосягаемый уровень морального судьи, Макиавелли предпочитал высмеивать пороки, которые были присущи и ему самому.

На свою беду, Никколо не ограничивался осмеянием распространенных пагубных пристрастий — с чем смирился бы всякий — и обратил свое острое как бритва перо против конкретных особ. Примерно в 1504 году Макиавелли взялся за «Маски» (La Maschere), комедию в стиле Аристофана, в которой «под вымышленными именами» зло высмеял кое-кого из современников. Написать это сочинение Никколо подвиг Марчелло Виргилио Адриани. Несмотря на то что произведение было утрачено из-за отказа внука Никколо Джулиано де Риччи переписать обнаруженные им фрагменты (едва разборчивые), сам автор, вероятно, поделился наиболее пикантными фрагментами с друзьями. Если какие-то обрывки этого сатирического опуса и просочились сквозь стены канцелярии — что также весьма вероятно в таком болтливом городе, как Флоренция, — то это вызвало бы еще большую ненависть объектов его насмешек. Так или иначе, к концу 1506 года часть горожан сочли, что этот выскочка Макиавелли слишком много себе позволяет и настала пора преподать ему урок хороших манер. И вскоре такая возможность им представилась.

Император Максимилиан I Габсбург[49] был вовлечен в политику Италии с конца XV века, и, хотя ему нередко приходилось обращать внимание на проблемы собственного государства, он никогда не оставлял попыток прибрать к рукам то, что, по его мнению, принадлежало ему по праву. Император жаловал герцогство Миланское Людовико Сфорца и разгневался, узнав, что французы не только взяли того в плен, но и захватили то, что считал своей вотчиной. Священная Римская империя и Франция враждовали с 1479 года, после смерти герцога Бургундии Карла Смелого две державы начали войну за его наследство. Более того, Максимилиан I считал Северную Италию частью своей империи, что лишь укрепило его решимость очистить эти территории от французов. К тому же ему хотелось проучить венецианцев и тем самым отомстить им за самовольный — как он полагал — захват Венето и части Ломбардии, не говоря уже о землях, которые, как он считал, принадлежали Церкви.

В 1502 году во Флоренцию с просьбой оказать военную и финансовую поддержку прибыли послы императорского двора. Правительство республики вежливо отклонило их просьбу, но этот визит не прошел бесследно: некоторые горожане, недовольные отношением Людовика XII к Флоренции, задумались о заключении союза с Максимилианом I. Содерини неизменно выступал за альянс с Францией, но излюбленный союзник вновь подвел флорентийцев. В ноябре 1506 года, когда Генуя восстала против власти Людовика, король попросил Флоренцию прислать ему солдат, пообещав взамен помощь при захвате Пизы. Республика своевременно исполнила его просьбу, но после взятия Генуи, когда пришло время сдержать обещание, король отказался выступить на юг, сославшись на то, что Максимилиан I собрался пойти на Италию.

Новым оскорблением послужило предложение Людовика быть вместе с королем Испании посредником в мирных переговорах с пизанцами — более унизительного предложения флорентийцам до сих пор никто не делал. В результате под давлением разгневанных горожан власти республики начали обсуждать, можно ли найти нового союзника и присоединиться к Максимилиану, не прогневав при этом Францию. В связи с этим было решено отправить не посла, а представителя с ограниченными дипломатическими полномочиями (mandatario) в рейхстаг, который должен был собраться в Констанце в апреле 1507 года. Сначала Содерини хотел поручить эту миссию Макиавелли, но его решение вызвало бурю протестов среди аристократов, полагавших, что для выполнения подобной задачи необходим человек более высокого происхождения.

Притом что среди флорентийских аристократов оказалось немало врагов гонфалоньера, пожелавших лишний раз вставить палки в колеса Содерини, они были по-своему правы: в мире строгих иерархий успех подобной миссии во многом зависел от социального положения человека, а не от его способностей. Так, отправить ко двору императора обычного секретаря значило совершить серьезную дипломатическую ошибку, которая могла привести к противоположным результатам. Противники Содерини добились своего, и 25 июня правительство направило в Германию Франческо Веттори.