– Мне просто нужно подышать свежим воздухом. Мне так жарко.

Она указала на застежку сзади.

– Ты не мог бы…

Их взгляды встретились. Мария увидела в глазах Франко озабоченность и волнение. Это наэлектризовало ее. Горячая дрожь пробежала по телу, когда руки Франко коснулись ее шеи. Она почувствовала, как первая пуговица проскочила в петельку. Потом вторая. Ей стоило большого терпения, чтобы не торопить Франко. Ей хотелось крикнуть: «Быстрее!»

Наконец он достиг последней пуговицы.

Сейчас или никогда. Мария сняла с себя платье и бросила рядом с собой, не глядя на него. Мысль о том, что она вот-вот ощутит прикосновение рук Франко на своей обнаженной коже, почти свела ее с ума.

Она повернулась к нему, приблизилась к его губам и открыла их своим языком, изнывая от страсти. За этим последовали легкие, словно пушинки, поцелуи. Руки Франко скользили по ее спине, пальцы теребили атласную ленту, стягивающую корсаж. Наконец и корсаж упал на пол.

– Иди ко мне! – шепнула Мария.

Ее руки дрожали, когда она дотронулась до воротника его рубашки, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу. Мария едва не закричала от нетерпения, когда ей это не удалось с первого раза.

– Piano, amore…[10]

Наконец кожа соприкоснулась с кожей. Мягкие округлости прижались к упругим мускулам. Марию бросило в жар от прикосновений Франко. Она жаждала заполучить его целиком. Она напирала на него, как молодой жеребенок, стремясь обхватить его длинными ногами, но Франко удержал ее. Левой рукой он прижал ее к подушке, а правая скользнула по ее боку вниз.

Прикосновения итальянца были решительными и уверенными, он ласкал икры, поднимаясь к груди и возвращаясь к животу. Хотя Франко и привлекал ее магический треугольник, он снова сосредоточил ласки на бедрах. Сначала Мария чуть не вскрикнула от разочарования: она хотела большего, большего, большего. Прошло уже столько времени с того момента, когда ее в последний раз касался мужчина! Но его долгие и интенсивные поглаживания вскоре понравились ей. Мария вдруг ощутила себя красивой, стройной и молодой, когда почувствовала, как его губы коснулись правой груди. Эмоции пьянили. У скольких женщин кружилась голова от прикосновения его рук? Она не хотела этого знать и не хотела больше его ни с кем делить. Никогда! Такое сильное чувство испугало ее.

Он еще раз поцеловал ее в губы и только потом стал покусывать и посасывать ее соски, пока Марию не пронзила тысяча крошечных молний. Она хотела выскользнуть из-под него, но левая рука, как и прежде, удержала Марию на подушке. И только когда губы насладились и вторым соском, Франко позволил ей снова двигаться. Мария тут же попыталась прильнуть к нему, притянуть его ближе к себе. Ее ноги разошлись, словно лепестки цветка, который внесли в теплую комнату из прохладного утреннего сада. Когда она ощутила упругое мужское достоинство Франко, то застонала. Она хотела этого мужчину. Сейчас. Немедленно. Навсегда.

Но Франко вновь не дал ей утолить страстное желание. Их тела плотно прижались друг к другу. Он провел рукой между ее ног и застонал, почувствовав влажную плоть. У Марии от счастья так закружилась голова, что стало даже страшно. Из горла вырвался жалобный стон.

– Я тебя так люблю, что даже внутри у меня все болит!

Ее шепот был сдавленным, задушенным страстью, которая нарастала с каждым прикосновением Франко. Ее прежние отношения с Магнусом расплылись в памяти, стали ничтожными и вообще не стоящими того, чтобы их хранить даже в виде воспоминаний.

– Я люблю тебя! Amore mio…

Франко держал ее голову обеими руками, большие пальцы легли на щеки, он не сводил глаз с ее лица, когда входил в нее.

Наконец, наконец!

Она испугалась, что может слишком проявить себя, хотела закрыть глаза, будто бы занавешивая неким покровом самое сокровенное. Но все же она не отвела глаз: страх обидеть Франко оказался сильнее. Когда его руки скользнули вниз и обвили ее тело, Мария уткнулась лицом в прохладную, потную мужскую шею. Она с жадностью вдыхала своеобразный аромат табака, пота и лосьона после бритья. «Если я завтра умру, то умру счастливой», – подумала она и громко рассмеялась.

С этого момента они задвигались в едином ритме. Они слились в единую плоть, в единую страсть. Прошло немного времени, и они быстро достигли кульминации, ибо слишком долго ждали друг друга. Обнимаясь, они, вспотевшие и дрожащие, вскрикнули одновременно, достигнув вершины блаженства.

Марии не хотелось отпускать Франко. Он попытался переместить вес своего тела, но она обхватила его. Только не уходи! Ничего не говори. Никаких лишних поглаживаний. Он понял и, лишь слегка приподнявшись на локтях, чтобы не придавить ее, остался сверху. Никогда, никогда Мария больше не хотела потерять это чувство целостности.

Тем летом Нью-Йорк был влюблен сам в себя, и Мария чувствовала нечто подобное. Впервые в жизни ей хотелось прихорашиваться, пользоваться парфюмом, наряжаться: она это делала для Франко. От мужского преклонения крошечный бутон ее женственности раскрылся, превратившись в красивый сияющий цветок.

– Ты спала с ним! – с бухты-барахты брякнула Пандора, увидевшись с Марией впервые после праздника.

Мария смогла лишь кивнуть и ужасно покраснела.

– Откуда… ты знаешь?

– В твоих глазах блеск, который появляется у женщин только после любовной ночи. И вполне счастливый, стоит заметить! Что бы я только ни отдала, только бы пережить подобное еще раз! – с тоской вздохнула она. – Но в последнее время мне встречаются мужчины, которые либо не интересуют меня, либо их привлекают особи их же пола. Может, ты меня поцелуешь, и это поможет? Вдруг твое состояние заразно?

Они обнялись, безудержно хихикая.

– Любовь – это странный зверь… – снова стала серьезной Пандора. – Он нападает на нас, женщин, и тогда…

– …делает нас неистово счастливыми! – смеясь, перебила ее Мария.

Пандора взяла ее за руку и крепко сжала, словно таким образом хотела привести девушку в чувство.

– …и если ошибешься, повалит тебя на лопатки, я это хотела сказать. Будь настороже, Мария! Они могут много говорить о свободной любви и равноправии полов, а в результате женщины всегда остаются с пузом и без мужа.

Мария громко рассмеялась.

– И это говоришь ты? Я готова была услышать такое из уст сестры! Но не беспокойся. – Она прижалась к Пандоре и доверительно произнесла: – Я и до этого не жила как монашка и все же не забеременела. Может, у меня вообще детей не будет!

Магнус всегда печалился из-за этого, особенно в первые годы. «Почему бы и у нас не появиться маленькому шалуну?» – часто говорил он, когда у Марии снова задерживались месячные. Марии всегда казалось, что ей нужно оправдываться. При этом она даже не жалела, что у них нет детей. Позже Магнус вообще перестал об этом говорить, только вид у него был мученический.