по количеству пустых бутылок, которые Клава регулярно по субботам тащит сдавать в винный магазин, кавалер проводит у нее все больше и больше времени. Какими бы толстыми ни были стены, все равно слышно, как, напившись, он крушит мебель и бьет посуду в соседней комнате.

— Не трожь сервиз, сволочь проклятая! — рыдая, визжит Клава. — Ой, мамочка родная! Ой! Ой! А-а-ай! Чтоб ты сдох, паразит! Люди добрые, помогите!

Вырвавшись из рук возлюбленного, побитая заодно с посудой Клава, в разорванной на спине кофте, прячется в уборной. Сожитель молотит кулаками по двери. При этом мат стоит жуткий! И девочки должны слушать все это? Правда, когда дома Алексей Иванович, негодяй если и ругается, то шепотом. Контуженный под Вязьмой санитар побаивается «товарища полковника». При встрече в коммунальном коридоре по-идиотски вытягивается во фрунт и отдает Лене честь:

— Здравия желаю, товарищ полковник!

2

Новую квартиру, вопреки ожиданиям, получили лишь весной. Зато трехкомнатную! Небольшую — сорок четыре метра, но с десятиметровой кухней, ванной, выложенной белым кафелем, широким коридором. Одним словом, дворец! Кругом зелено, простор, голубое небо, Москва-река, а если распахнуть окно и высунуться, тоже виден университет. Девочкам выделили угловую комнату, дальнюю от входной двери. В соседней устроили спальню-кабинет. В большой, выходящей, как и кухня, окнами во двор, поставили бабушкин буфет, диванчик с высокой спинкой, немецкое пианино, овальный обеденный стол со стульями, громадный ящик-телевизор «Луч» на низком столике с гнутыми ножками, развесили картины, и получилась столовая, как в хорошем московском доме былых времен, чем-то напоминающая прежнюю бабушкину гостиную.

Жаль, книги пока еще лежат коробка на коробке. Их и на старой квартире давно ставить было некуда — «кухарка» сделалась завсегдатаей магазина «Подписные издания» на Кузнецком мосту. А как же? Девочки подрастают! Первым делом подписалась на литературу для детей и юношества — пусть Инуся с Женечкой читают Вальтера Скотта, Жюля Верна, Майн Рида и Купера. Потом, пристрастившись к чтению, перейдут к Толстому, Чехову, Тургеневу. Тургенев есть. Милые синие томики издания девятьсот пятнадцатого года.

Полностью обустроившись в новой квартире, раскрепощенная от многих бытовых проблем домохозяйка, она и сама постоянно читает. Для начала проштудировала все учебники девчонок на год вперед, затем принялась за книги по литературоведению, истории, географии. Вызубрила столицы всех стран мира. Результат не заставил себя ждать: теперь мама может ответить почти на все гуманитарные вопросы дочек. Так приятно чувствовать себя образованной! С математикой девочкам помогает Леня. Жеке, правда, и помогать не надо, она невероятно способная: в свои восемь лет с легкостью перемножает в уме двузначные числа. На Ленечкину беду, дядя Лева научил Женьку играть в шахматы, и теперь она бесконечно изводит отца: «Папуль, ну давай сразимся разок?» Леня всячески отнекивается, потому что маленькая иногда обыгрывает его.

Занятия домохозяйки в основном происходят по вечерам. Если же по телевизору показывают итальянский или французский фильм — с Габеном, Анной Маньяни, Симоной Синьоре, — «ученые» книги откладываются на более позднее время, и, постелив себе на диванчике в столовой, она наверстывает запланированное, пока не слипнутся глаза.

Брошенный муж открыто не выражает своего неудовольствия, однако утром, в половине восьмого, когда, сонная, она кормит семью завтраком и все время путает, кому яичницу, кому кашу, кому кофе, кому какао, не без ехидства посмеивается и подшучивает:

— И что ты делать будешь, когда все книжки перечитаешь?

— К сожалению, все не перечитаешь. Между прочим, тебе, Лень, тоже не мешало бы почитать что-нибудь, кроме твоих любимых «Известий» и учебников про станки. Вообще, надо нам и в театр ходить почаще. На выставки, в Консерваторию…

— Ну уж нет, в Консерваторию давай без меня.

Действительно, вот был бы храп! Леня и в театре частенько засыпает, но, что самое удивительное, просыпается сразу, как только опускается занавес, и, хотя все проспал, по дороге в гардероб громко ругает автора, режиссера и актеров:

— Как хочешь, Нин, только мое такое мнение, что все твои театры давно пора позакрывать. А артистов этих, бездельников, в колхоз отправить, землю пахать! Стране нужны рабочие руки, а тут здоровенные мужики весь вечер ваньку валяют. Дармоеды! Барахло, а не постановка! Скучища!

По большей части Леня бывает не далек от истины: театр, безусловно, переживает не лучшие времена, но зачем обижать ни в чем не повинных старушек-билетерш и гардеробщиц, которые очень трепетно относятся к своему театру и воспринимают его бурную критику как личное оскорбление?

В театр хорошо ходить с Галкой — нарядной, оживленной, всегда готовой вместе прослезиться в трогательный момент или, гораздо чаще, обхохотать в антракте примитивную пьесу и актеров, которые «играют, как в колхозной самодеятельности». Но в таком случае приходится возвращаться домой, на Фрунзенскую, в одиночестве. Впрочем, можно взять такси за рубль, через четверть часа с комфортом подкатить к дому и успеть перед сном почитать что-нибудь настоящее.

3

Книжный азарт под стать грибному! И, кажется, он охватил очень многих: в книжных магазинах покупателей с каждым днем все больше, а хороших книг — все меньше. Прилавки забиты громадным количеством политической литературы: Маркс, Энгельс, Ленин и речи Хрущева на бесконечных съездах и пленумах.

Мода на книги — это неплохо, но вместе с тем, если люди покупают книги лишь из соображений моды, расставляют их по квартире и не читают, то тоже ничего хорошего, и как-то даже неприятно бывает участвовать во всеобщем ажиотаже, толкаться у прилавков рядом с теми, кто к книгам относится исключительно как к предмету интерьера.

На Кузнецком, в «Подписных», слава богу, пока еще сохраняется атмосфера клуба истинных любителей книги. Все знают друг друга в лицо, здороваются, беседуют о новинках и обмениваются подписками или отдельными томами.

Богемного вида маленький дядечка лет за шестьдесят — с длинными седыми волосами и в белом шелковом кашне поверх синего китайского плаща, — всегда раскланивается особенно любезно, приподняв шляпу и приветливо улыбаясь.

— Добрый день! Очень рад вас видеть.

— Здравствуйте.

— Что же вы сегодня так нагрузились, голубушка? Ай-я-яй! — Дядечка шутливо-осуждающе покачал головой и протянул руку за неподъемной хозяйственной сумкой с продуктами и книгами. — Позвольте вам помочь?

— Нет-нет, что вы! Спасибо, но…

— Никаких «но», голубушка, я с превеликим удовольствием провожу вас до метро.

Пришлось уступить. В конце концов не будешь же вырывать сумку у вполне приличного, интеллигентного человека, которого видишь не в первый раз?

По многолюдному Кузнецкому он шел сзади, однако то и дело забегал вперед и заглядывал в лицо. На углу Петровки следовало, пожалуй, попрощаться с ним: смущали и его помощь, и эти загадочные улыбочки.

— Большое спасибо,