Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты сама-то откуда таких словечек понабралась?
Тепло поднимается от груди до губ, и я улыбаюсь. Смеёмся вместе. Всего пара секунд, но кажется, это так много. Для нас это много.
– Да были у меня знакомые… Они не сидели, просто выделывались. Воры в законе недоделанные.
– Хороший круг общения для девочки.
– Очень…
– Ты так и не ответила на мой вопрос.
– У тебя научилась, – приподнимаю бровь, выразительно глядя в глаза.
Может, до него наконец дойдет, что задавать вопросы в пустоту совсем не прикольно.
– Я плохой пример для подражания, Аня.
Атмосфера меняется. Северный холодный ветер сдувает все веселье. Нет-нет. Я так не хочу.
– Ты уже назвал мое прозвище, – смущенно произношу я.
– Какое? – Никита задумывается и отводит на секунду взгляд. – Нюша? Серьезно?
– Ага. У меня была подружка в школе, и она ласково, по её мнению, звала меня Нюсей. Типа… Анюта, Нюта, Нюся. А мальчишки пересмотрели «Смешариков» и до десятого класса называли меня Нюша.
– А почему перестали? Есть же еще одиннадцатый класс.
Кусаю нижнюю губу. Как он так точно бьет по больным местам? А может, все мои места в той или иной мере больные?
Что ему ответить?
Знаешь, Никита, в одиннадцатом классе я стала соской номер один и все парни хотели меня трахнуть. А я вряд ли дала бы тому, кто зовет меня свиньей.
Вспоминаю это время, чувства растворяются в неопределенности. С одной стороны было весело, куча ухажеров, а с другой… Всем было плевать, какая я настоящая. Они хотели потусить со мной и моими «друзьями», бухнуть на халяву, а после хвастаться, с кем они были, что видели и так ли я хороша, как все считают. И я знала это, принимала и наслаждалась видимостью популярности, пока она не жахнула как следует по башке.
– Повзрослели, наверное, – коротко отвечаю я.
Никита включает сканер. Снова ловлю себя на мысли, что он знает куда больше, чем должен.
– Ты работаешь сегодня? – поспешно меняю тему. – Разве тебе не нужно?..
– Хочешь выйти в зал?
– Нет, – уверенно мотаю головой.
– Не переживай, Кислый справится. У меня есть ещё время для нашей дружеской беседы. – он произносит «дружеской» так, что я чувствую призрачные касания от его хриплого голоса, от каждого звука. Это слово тут же теряет истинный смысл.
– Ладно… – проглатываю сухой ком в горле. – У тебя есть ещё какие-то интересы, помимо работы и игры на чужих нервах? Хобби? Увлечения?
Во взгляде Никиты загорается адское пламя, он скользит по моему лицу, спускается к шее. Прижимаю ладонь к пострадавшему месту. Знаю, что сквозь высокий воротник ничего не видно, но не могу совладать с инстинктом. Спрятаться, скрыться. Никита-хищник пугает.
– Что бы ты хотела услышать, малышка? Что я фанат классической литературы, но тщательно скрываю это? Или, что я играю на фортепиано? Самые тупые и популярные женские мечты. Он должен быть крутым мачо снаружи и нежным клоуном внутри.
– Это ты кого описал? Мистера Грея? Так вот какую литературу ты предпочитаешь? – хохочу в голос, представляя Никиту с томиком «50 ОС» в руках.
– Смешно тебе? Смейся, пока можешь, – угрожает он, но я не могу перестать хихикать. – Я не читаю эту хрень. Никакую хрень вообще не читаю.
– Ты просто не с тех книг начал.
– Ну давай, просвети меня. «Гордость и предубеждение», «Мастер и Маргарита», «Грозовой перевал»? Или от какой фигни вы ещё тащитесь?
– Это вечная классика, – серьезно подмечаю я, хоть сама от неё не в восторге.
– Ничего не вечно. Эти истории для других людей, другого поколения. Лет через пятьдесят дети вообще не будут понимать на каком языке написаны классические книги.
– То есть ты их все-таки читал?
– Нет. Просто слышал. Я предпочитаю реальные истории от реальных людей. То, что происходит сейчас. В наше время. Вот, что на самом деле интересно, а не выдумки сумасшедших, алкашей и наркоманов.
– В книгах тоже встречаются истории реальных людей.
– Да? Посыпанные зефирками и шоколадками. Даже трагедии в них неправдоподобны, потому что человек, который испытал настоящий ужас или утрату, никогда не захочет делиться этим с кем-то, а тем более со всем чертовым миром.
– Иногда, чтобы отпустило, необходимо разделить с кем-то свою боль.
– И какая же боль у тебя?
– А у тебя?
– У меня нет проблем или сожалений.
– От балаболов не скроешься.
– Что ты сказала? – Никита наклоняется вперед, цепляя ногой кресло, в котором я сижу, и подвигает к себе.
– Что ты лжешь, – меняю фразу на более приличный вариант, но не теряю решимости.
Ему нечего сказать, а пустота в глазах лишь подтверждает мою правоту. Никита касается моей рассеченной брови большим пальцем, но в этот раз я не дам ему перевести все внимание на меня. Поднимаю руку и забираюсь под густую темную челку. Чувствую кончиками пальцев грубый зарубцевавшийся шрам.
Это больше чем разговор. Никто из нас не готов рассказать все, но мы, кажется, понимаем друг друга и без слов. Возможно, я все себе придумала, но…
Он убирает руку и перехватывает мою. Всего лишь ладони. Горячее и тягучее прикосновение, и каждая частичка внутри отзывается на него тихим пением.
Никита перебирает мои пальцы, слово изучает их, запоминает. Смотрит на наши руки, а я мечтаю узнать, о чем он думает. Что у него в голове?
– Тебе завтра на учебу? – спрашивает он.
– Да.
– Тогда я отвезу тебя домой. Синяки под глазами уже больше, чем у меня.
– Ну ты… – отнимаю ладонь.
– Вообще-то я забочусь о тебе.
– И оскорбляешь одновременно.
– Малышка, если бы я хотел тебя оскорбить, ты бы уже рыдала.
– Не накидывай пуха, Клим, – смело произношу я.
Никита, усмехаясь, спрыгивает со стола и хватает меня за руку, помогая подняться:
– Пошли уже, бандитка.
В салоне автомобиля витает умиротворенное молчание, а тихий Дип-Хаус приятно ласкает слух. Мы с Никитой, наверное, впервые не орем, не обижаемся друг на друга и не психуем. Я даже потихоньку привыкаю к его скоростной манере езды и больше не держусь за всевозможные ручки и не вздрагиваю, после каждого поворота.
Вечер накрывает город сумерками, фонари приветливо мерцают, пока мы несёмся по улицам. Хочется дышать полной грудью и глупо улыбаться, не думая о том, что будет или было. Это такие редкие, но такие приятные моменты. Жаль, что у них ограниченное время действия. В моем случае оно заканчивается, когда Никита жмет на тормоз.