Шрифт:
Интервал:
Закладка:
История с Гутьерресом на этом не закончилась. Через пятнадцать дней получен приказ под конвоем отправить его в изгнание. Сделав привал, разжигают очаг в одной хижине, чтобы приготовить ужин, и Гутьеррес услужливо помогает раздувать огонь. Тут офицер бьет его палкой, подоспевают остальные, и мозги несчастного летят во все стороны. Немедленно отправляют часки[277] к губернатору Моралю с извещением, что преступник при попытке к бегству... Офицер не знал грамоты, а среди походного провианта он вез из Ла-Риохи так и не распечатанный конверт с приказом спровадить несчастного за пределы провинции.
Вот основные события, сопровождающие подготовку Факундо к объединению страны, но то была всего лишь репетиция, еще не настало время для соединения сил всех пастушеских областей, чтобы в битве родилась новая форма Республики. Росас уже верховодит в провинции Буэнос-Айрес; у него еще нет ни имени, ни титулов, однако, он действует, подстрекает, мутит воду. Конституция, предложенная конгрессом, отвергается всеми поселениями, находящимися под влиянием каудильо. В Сантьяго-де-Эстеро появляется гонец, одетый согласно установленной форме, Ибарра принимает его в манжетах и в чирипа. Ривадавиа отказывается от президентского кресла по той причине, что воля народа на стороне оппозиции; «но вандалы сожрут вас»,— добавляет он при прощании. Правильное решение! Ривадавиа выполнил свою миссию, введя у нас конституционализм Бенжамена Констана со всеми его пустыми разглагольствованиями, диатрибами и смехотворными нелепостями. Но ему было неведомо, что, когда под угрозу поставлены цивилизация и свобода народов, правительство обязано перед богом и грядущими поколениями взвалить на свои плечи тяжкий долг — действовать; ни милосердия, ни сострадания не вызывает тот, кто бросает на произвол судьбы нацию, обрекая ее на три десятилетия опустошений и подставляя под нож первого встречного, готового обезглавить ее, растерзать на куски! Народы, переживающие детский возраст,— это дети, которые не умеют предвидеть события, ничего не знают, и необходимо, чтобы взрослые, всё видящие и всё понимающие, те, кто наделен высокой способностью осознавать ход вещей и их смысл, выполняли роль их отцов. Вандализм на самом деле сожрал нас, и весьма печальна слава того, кто сумел предсказать это, но не приложил и малейших усилий для предотвращения случившегося.
Глава IX
СОЦИАЛЬНАЯ ВОЙНА
Il y a un quatrieme element qui arrive: ce sont les barbares, ce sont les hordes nouvelles, qui viennent se jeter dans la societe antique avec une complete fraicheur de moeurs, d'ame et d'esprit, qui n'ont rien fait, qui sont prets a tout recevoir avec toute l'aptitude de l'ignorance la plus docile et la plus naive.
ТАБЛАДА
Президент пал[279] под свист и издевательства соперников. В парламентской борьбе побеждает Доррего, находчивый вождь оппозиции Буэнос- Айреса, друг правителей глубинных районов, которому они оказывают покровительство и поддержку. За границей создается впечатление, что победам Республики пришел конец, и, хотя ее армия не терпит поражения в Бразилии, все ощущают потребность в заключении мира. Сопротивление вождей провинций ослабило армию — республиканские отряды разгромлены либо ослаблены из-за противодействия их пополнению. Кажется, что в провинциях установился покой, но это обманчивое впечатление; земля словно колеблется под ногами, странные слухи мутят безмятежную гладь. Со страниц газет сверкают зловещие сполохи, грозные намеки таятся в статьях, которые каждодневно публикуют оппозиция и власти.
Правительство Доррего чувствует, что начинает постепенно утрачивать опору — вокруг него пустота: партия города, называющая себя федералистской и поддерживающая его, уже не может с прежней уверенностью удерживать позиции после краха президентского правления. Правительство Доррего не решило ни одного вопроса из тех, что рассекли Республику на враждебные лагеря, напротив, оно продемонстрировало полную беспомощность федерализма.
Доррего прежде всего — это портеньо, и что ему до провинций? Заниматься их проблемами означало бы объявить себя унитарием, то есть сторонником национального единства. Доррего же пообещал каудильо и народу, что, насколько сумеет, будет укреплять власть первых и защищать интересы вторых; однако, получив власть, «какое нам дело,— говорил он в узком кругу,— что местные тиранчики гнетут народ? И что для нас те четыре тысячи песо, которые мы ежегодно отдаем Лопесу, и восемнадцать тысяч, получаемых Кирогой? У нас есть порт и таможня, они приносят нам полтора миллиона, а ведь глупец Ривадавиа хотел превратить их в источник национального дохода!» Напомним: смысл самоизоляции сводится к коротенькой формуле: «каждый за себя». Могли ли предвидеть Доррего и его сторонники, что в один прекрасный день провинция явится в столицу, чтобы отплатить Буэнос-Айресу за то, что он отказался принести ей цивилизацию; город лишь презирал отсталость и варварство глубинки, и ей предстояло наводнить улицы Буэнос-Айреса, утвердиться в городе и раскинуть свой лагерь в Форте.
Будь Доррего и его сторонники позорче, они смогли бы разглядеть опасность. Провинция была под боком — у городских ворот, ожидая своего часа. Со времени президентского правления декреты гражданской власти наталкивались на неодолимое сопротивление окружавших город поселений. Доррего использовал в своих интересах их враждебность, и когда его партия победила, он наградил своих союзников от имени Главнокомандующего сельских военных округов. Не правда ли, какая железная логика в том, что подобный титул — это непременная ступенька для каудильо на его пути к власти. Там, где не существует, как в Буэнос-Айресе, такой официальной ступеньки, изобретают какие-нибудь подмостки, словно для того, чтобы, прежде чем волк проникнет в овчарню, повязать его во всей красе и увековечить в памяти.
Позже Доррего понял, что начальник военного округа Росас, заставивший пошатнуться устои президентской власти и столь способствовавший ее низложению, был постоянно противодействующим правительству рычагом, и после падения Ривадавиа он продолжал свою разрушительную работу уже против него самого. Доррего и Росас с угрозой следят друг за другом. Все окружение Доррего помнит его излюбленную фразу: «Хитрый гаучо! Пусть себе резвится, я уничтожу его, когда он меньше всего будет этого ожидать». На это рассчитывали и все Окампо, чувствуя на своем плече мощную лапу Кироги!
Равнодушный к нуждам жителей провинций, лишенный крепкой опоры в федералистах города и слабосильный в борьбе с крепнущей пампой, которую он призвал на помощь, Доррего после прихода к власти стремится привлечь на свою сторону побежденных унитариев. Но партии не обладают ни милосердием, ни даром предвидения. Унитарии лишь посмеиваются себе в усы, плетут заговор и твердят: «Доррего зашатался — пусть валится». Они не отдавали себе отчета, что вместе с Доррего они отталкивали и тех, кто хотел стать