подвержен он волнениям и фанатизму. У нас народные массы не пришли в движение стихийно, те, кто призывал к смуте — Факундо, Лопес, Бус­тос и другие,— были совершенно безразличны к религии. Это самое важ­ное. Религиозные войны XV века в Европе с обеих сторон велись искренне преданными Учению фанатичными верующими, готовыми без каких-либо политических целей или корыстных интересов даже на муче­ничество. Пуритане читали Библию за минуту до боя, молились и нака­нуне сражения постились и исповедовались в грехах. Еще ярче проявля­ется дух противоборствующих партий в том, как они осуществляют свои намерения после победы, идут ли они дальше по сравнению с тем, к чему стремились поначалу. Если этого не происходит, вера в слово поколебле­на. А что было сделано во имя религии или в интересах духовенства в Аргентинской Республике после победы партии, носившей название ка­толической?

Мне известно только об изгнании иезуитов[271] и казни в Сантос-Лугаресе[272] четырех уважаемых священников[273] — сначала содрали кожу с головы и рук, а затем обезглавили их; другой факт: рядом со святейшими таинствами поместили портрет Росаса и носили его, как хоругвь, во время процессий под балдахином! Совершала ли столь кощунственные оскорбления религии партия либертинов?

Но я слишком задержался на всем этом. В Сан-Хуане Факундо про­водит время за карточным столом, свалив на власти заботы по сбору средств для возмещения расходов, которых потребовала защита религии. Все время, пока Кирога находился в Сан-Хуане, жильем ему служила индейская хижина-тольдо[274], построенная посредине поросшего клевером луга, а красовался он в чирипа. То был вызов и оскорбление городу, где большинство жителей ездили верхом в английском седле, где презира­лись варварская одежда и вкусы пампы, поскольку то была не пастуше­ская, а исключительно земледельческая провинция!

Еще один поход на Тукуман, против Ламадрида, завершил debut или первый выход на сцену этого нового пастушеского эмира. Поддержанный провинцией, генерал вновь вернулся там к власти, а Факундо уже считал своим предназначением добыть его. Новая кампания, новое сражение и новая победа. Я опускаю подробности, ибо они не прибавят ничего суще­ственного. Хотя есть один весьма красноречивый факт. В битве при Рин­коне у Ламадрида было сто десять пехотинцев; к концу боя шестьдесят из них погибли, а пятьдесят остальных (за исключением одного) были ранены. На другой день Ламадрид готовится к сражению, и Кирога посылает к нему одного из своих адъютантов, безоружного, сообщить всего лишь то, что военные действия начнутся с расстрела пятидесяти пленни­ков: они стояли на коленях под прицелом ружей солдат Факундо. Узнав об этом, Ламадрид отказался от сопротивления.

Тем не менее показательно, что в трех первых походах, ставших для Факундо пробой сил, пролито еще немного крови и редко попирается мораль. Правда, в Тукумане он захватывает стада, присваивает кожи, выделанные и сырые, и терзает население поборами в звонкой монете; но пока не избивают граждан и не издеваются над женщинами. Одним сло­вом, те несчастья, что несет он с собой, обычны для любого завоевания, но еще не пришло время ужасов, пастушеские нравы еще не достигли того безудержного размаха и той откровенности, что обнаружатся позднее.

Каково было участие законного правительства Ла-Риохи в этих похо­дах? О! Формы старого правления еще существуют, но новый дух вды­хает в них Полководец Пампы. Бланко, по горло сытый унижениями, по­кидает пост, и в правительство входит Агуэро[275]. В один прекрасный день Кирога, осадив коня у его дома, кричит: «Сеньор губернатор, я при­был известить вас, что в двух лигах отсюда стоит мое войско». Агуэро отказывается от поста, и, когда пытаются выбрать новое правительство, снизойдя к просьбам жителей, Факундо называет Гальвана. Тот прини­мает предложение, а ночью на него нападают бандиты; он бежит, и Ки­рога долго смеется над этим приключением. Палата представителей со­ставляется из лиц, не умеющих даже читать.

Потребовались деньги для похода на Тукуман, Факундо требует у казначея Монетного двора 8 000 песо в счет своих акций, но не возвра­щает долга; в Тукумане требует 25 000 песо на жалованье своим солдатам, но те ничего не получают; затем он посылает Доррего[276] счет на 18 000 песо, чтобы тот оплатил расходы экспедиции, предпринятой им по приказу правительства Буэнос-Айреса. Доррего спешит удовлетворить столь справедливое требование. Полученную сумму Факундо делит с Моралем, губернатором Ла-Риохи, который подсказал ему эту мысль; спустя шесть лет в Мендосе он распоряжается дать этому самому Моралю 700 ударов плетьми в наказание за его неблагодарность.

Как-то при правлении Бланко во время игры вспыхивает спор. Фа­кундо хватает противника за волосы, швыряет наземь и проламывает ему толову. Труп закопан, и сделана запись: «Умер естественной смертью». Отправляясь в Тукуман, он посылает отряд к дому мирного жителя Са­рате, известного своим мужеством и презрением к Кироге; едва тот вы­ходит из дома, оторвав от него жену и детей, его убивают, а вдове предоставляют позаботиться о похоронах. Вернувшись из похода на Тукуман, Факундо встречается с Гутьерресом, бывшим губернатором Катамарки и сторонником Конгресса, уговаривает его переехать жить в Ла-Риоху, где он будет в безопасности. Они проводят какое-то время вместе, в дружеской компании, но однажды, когда Гутьеррес появляется на скач­ках в окружении приятелей-гаучо, Факундо приказывает его схватить и дает ему час на приготовление к смерти. В Ла-Риохе воцаряется страх; Гутьеррес — уважаемый человек, пользующийся всеобщей любовью. Док­тор Колина, священник Эррера, провинциальный падре Таррима, настоя­тель церкви Сан-Франциско Сернадас и приор собора Санто-Доминго яв­ляются просить Факундо, чтобы преступнику дали время хотя бы напи­сать завещание и исповедаться. «А, так у Гутьерреса здесь столько защитников! — отвечает он.— Ну-ка, где там мой денщик?! Проводите-ка их в тюрьму, и пусть отправляются на тот свет вместо Гутьерреса». И их действительно повели у тюрьму: двое начинают громко рыдать и пытаются спастись бегством, с другим происходит нечто худшее, чем об­морок, остальные заперты в часовне. Выслушав отчет, Факундо прини­мается громко хохотать и приказывает отпустить их. Посланец Божий часто позволяет себе подобные шутки с духовенством. В Сан-Хуане по его приказу по улице разгуливает негр в костюме священника; в Кордо­ве он никого не трогает, кроме доктора Кастро Барроса, с которым дол­жен свести кое-какие счеты; в Мендосе он прогуливается с приговорен­ным к смерти священником — его сажают на скамью и делают вид, что собираются расстрелять; в Атилесе то же самое проделывает он с кли­риком из Паткии, а в Тукумане с настоятелем монастыря. Но Факундо никого из них не расстреливает, это он оставляет для Росаса, также вож­дя католической партии; он издевается над жертвами,