Пойдем с другой стороны. Где Алла взяла билет на премьеру?Купила в кассе или получила от кого-то из артистов или музыкантов. Участникиспектакля дружно утверждают, что никто Аллу Сороченко не знает и билетов ей неоставлял, не передавал, не дарил и на спектакль ее не приглашал. Значит, она неиз числа личных друзей. Что остается? Круг заинтересованных профессионалов -критиков, театроведов, музыковедов, к коим бывшая модель ну никак не относится.Круг приезжих, которые хотят походить по московским театрам, все равно покаким, и к ним Аллу тоже причислить нельзя. Есть еще круг тех, кто ходит втеатр за компанию, пригласит кто-нибудь, купит билеты - чего ж не пойти? Ноесли Алла была одна, то этот вариант не проходит, а если пришла в театр снейтральными знакомыми, то где они, почему никак себя не проявили на местеубийства? И последний круг - истинных любителей, которые готовы бежать в любуюпогоду за тридевять земель, чтобы послушать любимую оперу или любимогоисполнителя. Неужели Алла именно такая? Чудны дела твои, господи. Впрочем, язнаю о ней так мало, что вполне могу допустить и такой изыск. Может быть, онаучилась музыке, собиралась стать певицей, но по каким-то причинам не сложилось,голос подвел или судьба пошла по другой дорожке, перевесила красивая внешность,замаячили большие деньги в модельной перспективе… Мало ли как могло пойти. Алюбовь к опере осталась. Правда, Хвыля сказал, что спрашивал об этом у ее мужаАнташева, и тот с уверенностью ответил, что классической музыкой Алла неинтересовалась и зачем она пошла на оперу - представления не имеет. Но ведьпошла же зачем-то! Мелькнула шальная мысль о том, что Алла работает наиностранную разведку и в театре у нее была назначена встреча с резидентом илиагентом, но я тут же одернул себя и заставил вернуться на грешную землю. Хотямысль сама по себе не так плоха, как кажется на первый взгляд, ибо в нее хорошовписывается и то, что она была в театре одна, и убийство, которое выглядит какзаказное, то есть профессионально исполненное. Но делиться этой мыслью с Хвылейя не стану, не хочу быть посмешищем.

Есть еще одна лазейка, в которую можно попытатьсяпротиснуться, чтобы понять, что привело Аллу в театр. Она не покупала билет вкассе, а пришла по чужому билету. Знаете, как это бывает? Артист приглашаетзнакомого на спектакль и говорит, что у дежурного администратора будет лежатьбилет на его фамилию, к примеру, Васькин. А Васькин идти на спектакль не хочетили не может, ему неинтересно, дела у него, времени нет или заболел. И онпредлагает кому-то пойти вместо него. Подойди, говорит, к окошкуадминистратора, там лежит билет на фамилию Васькин. И человек по фамилииПетькин идет слушать оперу по билету, предназначенному для Васькина. Артистыискренне утверждают, что никакого Петькина не знают. И что получается? ЗатоПетькина знает Васькин, который на спектакль не пришёл, но может объяснить,почему Петькину захотелось послушать оперу и с кем он собирался туда пойти.Ведь оставляют, как правило, по два билета, очень редко кто ходит в театр водиночестве. Значит, нужно искать Васькина. А для этого придется зановоопрашивать всех участников спектакля и выяснять, все ли, кому они оставлялибилеты у администратора, пришли или кто-то не смог, а потом у тех, кто не смогприйти, выяснять, предлагали ли они кому-нибудь пойти вместо них. Вотморока-то! И главное - сделать невозможно, потому что оперативники заниматьсяэтим совершенно точно не станут, не тот масштаб, трудозатраты огромные, а врезультате они получат ответ на вопрос, почему Алла Сороченко была в театре ибыла ли она там одна или с кем-то, а информация эта ИМ сто лет не нужна, ведьони разрабатывают версию об убийстве из корыстных побуждений, целью которогоявляются деньги Анташева, а не Алла как таковая с ее сомнительной любовью китальянской опере и хорошему вокалу. Этим заняться мог бы я сам, тем более ямногих артистов знаю, но кто же мне позволит? Не та территория, не тадолжность, не тот круг должностных обязанностей. Как только я сунусь в театр,мне тут же по шапке надают, сперва оперативники и следователь, которые ведутдело, за самодеятельность, а потом и папенька - за то, что позорю его своимнизким профессионализмом и природной глупостью. Плавали, знаем.

Я методично поглощал пирожные, запивал их чаем и с тревогойзамечал, что Светка нервничает все больше и больше. Она не выпускала из руктелефонную трубку и, мило улыбаясь и отвечая на вопросы журналистов, вернее,ловко уворачиваясь от прямых ответов, то и дело набирала номер, но ни с кем неразговаривала. После каждой такой попытки дозвониться она становилась чутьбледнее, чуть напряженнее, и я понимал, что происходит. Она пытаетсядозвониться Борису. Ах, бедная Светка! Только я один понимал, что с нейпроисходит.

Борис был болен. Как выяснилось, неизлечимо. Сначала егозамучили головные боли, он наблюдался у невропатолога, который и настоял натом, чтобы провести ядерную магнитно-резонансную томографию. Оказалось, что унего аневризмы сосудов головного мозга, причем неоперабельные. Местонахождениеаневризм таково, что при операции могут быть повреждены жизненно важные центры,и ни один хирург не брался оперировать, ни у нас в стране, ни за рубежом.Заболевание протекает бессимптомно, просто голова болит - и все, но еслипроисходит разрыв аневризмы, то в лучшем случае наступают инсульт и паралич, ав худшем - сами понимаете что. И случиться это может в любой момент, если будетспровоцировано повышение внутричерепного давления. То есть опасностьпредставляет буквально все: тяжелая простуда, грипп, стресс, опьянение, травмы,авиаперелеты - да что угодно. Вот уже четыре года Светка и Боря живут спониманием, что каждую секунду может наступить конец. И каждый раз, когда Борисне отвечает на звонки, Светка сходит с ума. А ведь что такое мобильный телефон?Въехал в тоннель - и он уже отключился, вошел в лифт - то же самое. Если Светаухитрялась позвонить мужу именно в этот момент, у нее начиналась паника. Да,она все понимала про лифты и тоннели, но точно так же понимала, что с Борисоммогла приключиться беда и при падении он повредил телефон, который теперь неработает. Не лучше бывало и в те моменты, когда телефон работал, но Боря неотвечал. Опять же Светка понимала, что он мог оставить телефон где-то нанесколько минут, да в туалет пойти, в конце концов, но ведь причина Борькиногомолчания могла оказаться и иной. Одним словом, ее жизнь превратилась внескончаемый ад. Надо отдать должное Борису, он, когда мог, регулярно, раз попятнадцать в день, отзванивался жене, просто чтобы сказать, что с ним все впорядке, но такие систематические звонки не всегда бывали удобны. Когда ты один- делай что хочешь, а когда ты на людях? Как ты будешь объяснять, что каждыеполчаса звонишь жене? Что о тебе подумают? В этом и состояла основная трудностьих нынешней жизни: о болезни Бориса, кроме него самого и Светы, знали толькодва человека - врач и я. Таково было принятое Безрядиными решение, и пока онооставалось неизменным. Ни родители Бориса, ни дети, ни тем более посторонниеничего не знали. В принципе, логика была мне понятна, хотя я ее и неподдерживал: никто не будет иметь дело с продюсером, который в любую секундуможет… ну, сами понимаете.

Повседневная жизнь Безрядиных претерпела самые радикальныеизменения, из нее были исключены все возможные факторы риска. Борис не леталсамолетами, куда мог - добирался на поездах и перекладных, а туда, куда поездане ходили совсем, не ездил, посылая вместо себя доверенного человека. В периодыэпидемий гриппа не появлялся в общественных местах, где велика вероятностьзаражения вирусом, отказывался от посещений ресторанов, приемов, избегал людныхмероприятий. Он «правильно» одевался, чтобы не простудиться, не сидел насквозняках, не пил кофе и не употреблял алкоголь. Он перестал водить машину инанял шофера, чтобы, во-первых, не нервничать в дорожной ситуации, а во-вторых,сидеть на самом безопасном пассажирском месте - правом заднем, дабы в случаеаварии максимально снизить риск травмы головы. За ним прочно закрепиласьрепутация человека с большими странностями, но он считал, что это в любомслучае лучше, нежели понимание, что с ним нельзя строить долгосрочные планы изатевать проекты.