Взяв опять подорожную, он посмотрел на нее, подумал, встал с места, подошел к полке и стащил с нее огромный фолиант. Возвратясь на место, разогнул книгу, положил пред собою и подорожную, взглянул на нее и стал перебирать листы.

Огромная книга была какой-то словарь!

— Ты, кажется, выжил из себя! на какой язык переводишь ты мою подорожную!

«Ламмэд, мэм, айн, заммэх, алль, пай, фай», — произносил вместо ответа смотритель, усиливая голос свой; но я не дал кончить ему непонятной речи.

— Демон! жид! — вскричал я и, вырвав книгу из рук его, бросил ее. Книга ударилась в полку, куча других книг посыпалась прямо на чудака. То же самое движение повалило стол. Вслед за столом повалился на землю и смотритель, повторяя: алеф, бэт, гиммэль...

С ужасом я выбежал из комнаты в сени, на двор, на улицу... Ни души нет.

По дороге раздавались редкие звуки колокольчика.

Пустая почтовая тройка ехала мимо, шаг за шагом. Ямщик спал в повозке. Я вскочил в нее; ямщик вздрогнул и проснулся.

— Послушай! — вскричал я, — вот тебе кошелек с деньгами!.. Вези меня скорее до следующей станции!.. Ни слова! мне некогда разговаривать с тобой!..

Схватив вожжи, ямщик вытянул лошадей кнутом, и они понеслись быстрее стрелы.

— Слава богу! — думал я, — по крайней мере избавился от проклятого Алефа! — и лег в сено, которое лежало в повозке. Я уже стал засыпать, как вдруг почувствовал ужасные толчки.

— Ты не разбираешь дороги! — вскричал я и выглянул из повозки. Мы ехали по вспаханной земле.

— Борода! куда своротил ты!.. где дорога?

«Алеф!» — раздалось в ушах моих.

— Опять Алеф!.. Ступай на дорогу!

«Бэт!» — продолжал ямщик.

— На дорогу, мошенник!

«Гиммэль, далэт, хэ, вув, зайн, хэв, тэт!»

— Что делается со мною!.. где я!.. в какой земле?.. откуда взялись эти проклятые Алефы! — вскричал я, взбешенный. Схватил левой рукой ямщика за ворот, хотел ударить... глядь — правой руки нет!

— Уф!.. — возопил я.

«Туф?» — произнес ямщик вопросительным голосом и вдруг остановил лошадей.

— Нечистая сила! дьявол! алеф! ступай на дорогу!

«Алеф?» — сказал ямщик, взглянув на меня, и вдруг ударил лошадей, пустился по полю во весь опор.

Я потерял и силы, и голос.

Мы неслись с горы и на гору, по камням и по грязи; то пыль взвивалась вокруг нас столбом, то обдавало нас грязью и водой. Колокольчик умолк; только отрывистые восклицания ямщика: пай, фай, айн, алль, каф, рэш, шин!.. раздавались в ушах моих. Взобравшись на ужасную гору, я со страхом взглянул на крутизну, с которой нам должно было спускаться.

В долине светилась широкая река; за рекой, против нас, было огромное здание, обнесенное садами и светлыми райскими окрестностями.

— Что это за строение? — спросил я.

«Замэх!»

— Какой замок?

«Айн, пай, фай, цадык...»

Я не успел еще кончить нескольких сердитых слов, лошади ринулись с горы...

Как оторванная от гор скала, рухнулись мы в реку.

Невозможно определить того чувства, которое наполняет душу во время неожиданного падения. Это чувство не есть страх, потому что страх есть чувство неприятное; оно более похоже на замирание сердца и чувств, когда щекотит нас леший; оно ближе к наслаждению, и человек любил бы его, если бы смерть или лишение какого-нибудь из драгоценных членов тела не было последствием падения. Это чувство есть мгновенное отсутствие мыслей, и потому я не помню, каким образом погрузился я в воду, не помню, как лошади вынесли меня на другой берег и как ямщик свалился с повозки, исчез под волнами, а я стоя правил лошадьми.

Как Асфалей, Дагон или Нептун[400] выплывает на поприще моря в раковине, запряженной дельфинами, так точно и я показался на противной стороне реки.

Вскочив на берег, кони встряхнулись и пустились в гору, как будто трезубец Нептуна вонзился в них, а лихой ямщик гаркнул, опустил вожжи и дал всю свободу порыву их. — Я еще не успел подобрать вожжей, кони внесли уже меня на гору, пролетели аллею и как вкопанные остановились подле огромных палат, пред которыми на террасе стояло большое общество. Внимание всех было обращено на меня.

Спроси меня кто хочет, на кого был я похож в это чудное мгновение, я невольно засмеюсь ему в глаза и спрошу его: на что похож несбыточный сон?

Появление мое произвело необыкновенное волнение во всех. Как окаменелый, стоял я в повозке и держал еще вожжи. Вдруг общий крик радости, страха, сожаления и удивления раздался на террасе. Все мужчины и женщины, в летах и молодые, бросились ко мне. Мне казалось, что толпы народа вылились из маскерадной залы и обступили меня с криком: Алеф!

Волосы мои стали дыбом, холодный пот прокатился по лицу.

С какой-то неистовой радостью несколько мужчин, в разнохарактерных богатейших одеждах всех веков и всех частей света, схватили меня под руки и повели к дому. Все прочие мужчины и женщины толпились вслед за мною как за чудом, от которого зависит и жизнь, и счастие их. Я потерял остальную память и не мог дать себе отчета, каким образом исчезла с меня мокрая одежда моя, мой военный сертук с перехватом и когда успели облечь меня в какую-то роскошную, покойную, ласковую одежду, кажется, похожую на восточную, потому что я не имел времени, не мог обратить на самого себя внимания.

Я несколько очувствовался, когда уже ввели меня в великолепную, торжественную залу, где все присутствующие обоих полов, похожие на представителей всех земных народов, стояли в каком-то ожидании.

В конце залы, на возвышении, сидела дева; перед нею стоял жертвенник, на котором горел пламень. Я взглянул на нее и опустил невольно глаза свои; она показалась мне божеством, пред которого ведут меня на суд. Помню, что взоры ее были склонены в землю.

Когда приблизился я к ней, она как будто опамятовалась, вскрикнула и встала с места.

Этот очаровательный звук не был похож ни на восторженное ah! французское, ни на сухое ἁ!ὶγ! или ὤ греческое, или ни на гордое iah! латинское, ни на чувствительное ach! немецкое, ни на резкое ah! итальянское, ни на глупое йох еврейское; нет, это было нежное русское ах! посреди глубочайшего молчания. Оно проникло в глубину моего сердца.

Не смея поднять своих взоров, я, однако же, заметил, что прекрасное, величественное юное создание показало мне рукою, чтоб