Бедный юноша… Арриэтта придвинулась поближе, чтобы рассмотреть его лицо. Голова юноши была повёрнута набок, так что тёмные завитки волос, чуть прикрывая щёку, ниспадали на пол. Красивое лицо, только очень бледное. Губы слегка приоткрыты, глаза с длинными ресницами – тоже. Жуткое зрелище! Взгляд её скользнул дальше: на рубашку с оборками, бриджи и, совсем далеко, туфли с пряжками. Пальцы откинутой в сторону руки как будто сжимали какой-то предмет, но Арриэтта не сумела его разглядеть. Почему он, такой юный, застрелился? Что его настолько опечалило?

Арриэтта не сводила с него глаз, когда привидение вдруг стало бледнеть, исчезать, а вскоре и вовсе превратилось в ничто, как будто его никогда здесь и не было. А может, и правда не было? Глядя на доски и знакомое тёмное пятно перед камином, она услышала довольный возглас:

– Наконец-то дело сделано…

В проёме среди плитки на камине появился Пигрин, потирая руки.

– Я думал, нам не втащить этакую громадину по ступенькам, но всё оказалось проще некуда. У таких старинных каминов есть одно несомненное преимущество: там очень много места.

Пигрин обернулся.

– А вот и твой отец, так что можно вернуть плитку на место…

Арриэтта проговорила, осуждающе глядя на него:

– Зачем было проходить сквозь него?

– Сквозь кого? Ты вообще о чём?

– О бедном юноше!

Пигрин с облегчением выдохнул и рассмеялся:

– Ах, это! Я думал, ты имеешь в виду своего отца…

– Разумеется, нет! Да и как бы ты мог пройти сквозь него…

– Ну конечно, никак. – Пигрин подошёл ближе. – Послушай, этого «бедного юноши», как ты его называешь, вообще здесь не было. Это всего лишь… игра воображения, отпечаток в воздухе. – Пигрин немного подумал и добавил: – Или во времени, если тебе так больше нравится. Нам же требовалось протащить холст через проём…

– Да, но ведь можно было подождать!

– Ах, Арриэтта, если бы мы ждали, пока привидения появятся или исчезнут, то никогда никуда не попали бы в доме. – Пигрин повернулся к проёму. – Смотри, Под никак не справится с этой плиткой, так что пойду помогу ему…

После этого Арриэтта хоть и не боялась бедного юношу, но всегда старалась обойти стороной.

Когда кухня наконец была закончена, Куранты собрались с визитом к Хендрири в церковь.

– Больше тянуть мы не можем, – сказал Под жене, – иначе Люпи воспримет это как оскорбление. Спиллер наверняка уже сообщил им, что мы здесь…

– Я и не собиралась откладывать визит, – парировала Хомили. – Теперь, когда у меня есть кухня, я готова идти куда угодно. – И, явно довольная, добавила: – И я не прочь посмотреть, какой у них дом. Подумать только: церковь! Забавное местечко они себе выбрали! Интересно, где они добывают еду, в церкви-то?

– Ну, скоро всё узнаем, – ответил Под.

Для визита они выбрали ясное безоблачное утро. Отправились втроём: Под, Хомили и Арриэтта. Пигрин отказался составить им компанию, а Спиллера, как всегда, не было. В гости не ходят с пустыми руками, поэтому Хомили сложила немного гостинцев в мешок для добывания. У всех троих было прекрасное настроение: после стольких дней напряжённых трудов наконец-то можно было передохнуть.

Как же это было странно – идти от дома священника по незнакомой тропинке: в буковой изгороди появились птичьи гнёзда, гравий на дорожке порос мягким мхом.

Спиллер был по обыкновению немногословен, когда описывал, как можно дойти до церкви: «Как увидите водосточную трубу ризницы – значит, пришли».

Едва они проскользнули сквозь частокол калитки, что вела на церковный двор, Арриэтта заметила крошечную фигурку, которая двигалась им навстречу по краю тропинки.

– Тиммис!

Да, это действительно был он, сильно похудевший, немного подросший, с очень тёмным почему-то лицом.

Арриэтта едва не бросилась к нему навстречу, собираясь обнять, но вовремя опомнилась: Тиммис замер как вкопанный, уставившись на неё, словно не мог поверить своим глазам.

– О, Тиммис, мой Тиммис… – прошептала Арриэтта и приобняла было его за плечи, но он сразу же увернулся, словно ему понадобилось что-то поднять с земли. Она нагнулась вместе с ним, не убирая руки с его плеч, и он пробормотал:

– Мне показалось, кузнечик…

Арриэтта услышала, что голос его срывается, и спросила встревоженно:

– Ох, Тиммис, ты плачешь… Почему ты плачешь?

– Нет-нет, я не плачу, – всхлипнул мальчик. – Конечно же, нет…

Он неожиданно повернулся к ней лицом, и Арриэтта увидела его светящиеся счастьем глаза, хотя по щекам катились слёзы.

– Я думал, что больше всегда тебя не увижу.

– Никогда… – машинально, по привычке поправила Арриэтта, как делала это всегда.

– Я шёл тебя искать, – признался Тиммис. – Всё время тебя искал.

– И ты бы дошёл до самого дома священника? Ох, Тиммис, в таком огромном доме тебе никогда бы нас не найти: мы очень хорошо спрятались. – Вытереть малышу слёзы было нечем, и Арриэтта осторожно смахнула их пальцем. – И тебя могли поймать!

– Здравствуй, Тиммис! И что, скажите на милость, вы тут делаете, согнувшись в три погибели? – раздался голос Хомили.

Когда Арриэтта и Тиммис выпрямились, она воскликнула:

– Как же ты вырос! Дай-ка я тебя поцелую! Откуда ты узнал, что мы придём?

– Он не знал, – объяснила Арриэтта. – Тиммис шёл в дом священника, чтобы найти нас.

Хомили вмиг посерьёзнела и строго сказала:

– Больше никогда так не делай: ты не должен ходить один – мало ли кто тебе встретится по дороге. Это могут быть и человеки! Мать-то дома?

– Да, – ответил мальчик, – и отец тоже.

Томмис повёл их к водосточной трубе, которая выходила из отверстия в каменной стене. Рядом с трубой имелось достаточно большое отверстие, так что мог свободно пройти любой добывайка. Тиммис пробрался первым, вёрткий словно угорь, за ним и остальные, хоть и не так ловко.

Оказавшись внутри, под каменной мойкой рядом со ржавым газовым кольцом, они остановились и огляделись по сторонам. Это была просторная комната, хранившая едва уловимый запах старых сутан. В центре стоял квадратный стол, покрытый красной плюшевой тканью, а вокруг него – несколько стульев, таких, какие обычно ставят в кухне. Прямо напротив них располагался встроенный в стену массивный дубовый шкаф с полками, очень большую замочную скважину которого украшали стальные гвозди. Слева от шкафа стояло что-то похожее на коробку: как выяснилось позже, старая фисгармония, – и на этом предмете почти до самого потолка высилась стопка сборников гимнов. Справа расположилась высокая конторка с открытым гроссбухом, чернильницей и тем, что Под принял за набор ручек. Всю стену рядом с конторкой занимали крючки, на которых висели сутаны и саккосы[4]. Ризницу от самой церкви отделяли занавеси из выгоревшего тёмно-красного плюша на деревянных кольцах. Дальний угол занимала уродливая чугунная печка, которую обычно называли «черепаха», с трубой, уходившей в потолок.