А так хрен его знает, нам все про вооружение американцев рассказывали, да про партийную дисциплину. Про религию не волоку.

– Вот и я не знаю. Но внутри мне что-то говорит, что просто так Чунга оставить нельзя.

Немного посовещавшись, решили закидать могилу еще одним слоем дерна и огородить ее рублеными ветками. Срубить под углом и прямо в землю. Тут тепло и влажно. Глядишь ветки пустят корни и получится этакий шалаш. А может лесной храм или пагода. Да даже если не прорастут, то хоть немного постоит красиво.

Закончив работу, мы умылись в бегущем рядом ручейке, сообразили ужин из сухпая и завалились спать, решив обойтись без дежурств. Впервые за все время я спал без каких-либо снов. Будто в омут провалился.

Утром Огонек тщательно отметил место могилы Чанга на карте и, показав мне точку, начал упаковывать свой рюкзак. Обратный путь шел по уже исследованным в процессе поисков схрона местам, поэтому каких-то сложностей не предвиделось и, соответственно, не случилось.

В очередной раз остановившись на отдых, Незлобин поглядел в карту и, прикинув что-то по солнцу и компасу, демонстративно повел рукой куда-то вглубь леса. Я с недоумением поглядел сначала на лес, потом взглянул вопросительно на Незлобина:

– Узри, о счастливый, начало конца нашего пути!

– Долбануться, неужели пришли?

– Ага. Если меня не подводят изделия наших военных картографов, нам до базы буквально с десяток километров осталось.

Я почесал в затылке.

– Если шутки шутятся, значит, силы копятся. Давай тогда шевелить поршнями, глядишь, до обеда на базу придем, а после обеда особист добрый будет…

– Ага, на кукан с вазелином натягивать будет.

– И с колючей проволокой вместо ершика.

Наши дальнейшие умозаключения о половой ориентации и правилах жизни особиста прервал грохот пролетевших прямо над нашими головами самолетов. Причем шли явно на бреющем. Пытаясь понять, кто над нами испортил воздух, мы инстинктивно задрали головы и, щуря глаза от проблесков солнца, тут же начали материться от упавшей на лицо всякой древесной дряни, перемешанной с жучками и паучками. Пока мы, матерясь, пытались протереть глаза, над нами просвистели еще несколько самолетов.

– Охренеть их тут сколько развелось. Погода, что ли, летная? – задумчиво проговорил я.

– Да нет, случилось что-то. Обычно они такими толпами не шарятся, – не менее задумчиво ответил Огонек.

После такого концерта в воздухе обитатели джунглей затихли в попытке заново занять свое место в пищевой цепочке, и в наступившей тишине мы услышали далекие взрывы.

Немного покрутившись на месте, чтобы поточнее определить направление, Незлобин вдруг выругался и, как-то осунувшись в лице, произнес:

– Это на базе взрывы. В том районе больше нет ничего.

– Епана макаронина, тогда давай в темпе, может, успеем еще. Поднажали, поднажали!

Темп мы взяли такой, что наверняка всякие олимпийские марафонцы, глядя на нас, рыдали бы от зависти. То мы бежали, как гамадрилы за самками, совершенно не глядя по сторонам, то шагали быстрым шагом, пытаясь отдышаться и прикинуть план действий. Взрывов мы больше не слышали, как и самолеты больше не летали, но этот факт совершенно нас не успокаивал.

Внезапно Незлобин резко остановился и, полуобернувшись ко мне, сказал:

– Пришли, до базы где-то метров триста-четыреста.

– Тогда садимся, отдышимся, – я все пытался заглотнуть побольше этого уродского влажного воздуха, – и потом на полусогнутых пошли смотреть.

* * *

База предстала перед нами какой-то горой перемолотых лиан пополам с землей и железом. Там, где стояла антенна РЛС, теперь виднелся только смятый кусок металла. Танк выглядел неповрежденным, но густой дым, вяло поднимающийся из раскрытых люков, говорил об обратном. Установок ЗРК не было видно, но почему-то не возникало сомнения, что и с ними не все хорошо.

– О*у-у-еть, – проговорили мы одновременно с Огоньком.

Выйдя из кустов, тут же напугали собой какого-то солдатика, который, открыв рот, уставился на нас. Мы переглянулись. Многодневная грязь да сегодняшний галоп по джунглям превратили нас в каких-то прямоходящих существ с автоматами наперевес.

– Боец, отмер! – рявкнул Незлобин. – Где начальство видел в последний раз?

– А?

– Да он контуженый. – Я присмотрелся к шальным глазам паренька. – Он тебя не слышит.

– Где все? – Незлобин попытался продублировать руками свой вопрос.

– А… та-ам, – протянул рядовой, махнув в сторону бункера.

Генерала Зорина мы услышали издалека. Судя по фразам «Под трибунал пойдешь! Каким каком ты будешь теперь целеуказание давать?» и «Ведь сколько раз учили вас, херозадов, при появлении ракеты луч отводить и выключать», разнос переживал начальник РЛС, остатки антенны которой мы увидели, только выйдя из леса[6].

Подойдя к генералу сбоку и встав плечом к плечу, образовав таким образом слабое подобие шеренги, мы внимали цветистым оборотам командирской речи и наслаждались потоками гнева, проходящими мимо нас. Лексикон Бориса Александровича был богат и насыщен.

Услышав «…и сгинь с моих глаз до вечера», я шагнул в поле зрения генерала, поймал момент его очередного вдоха и проорал:

– Товарищ генерал, разрешите обратиться.

Зорин развернулся в нашу сторону всем телом и замер от удивления. Поперхнувшись, он секунд пятнадцать рассматривал нас, стоящих по стойке смирно, а потом, как-то сникнув и взглянув нам в глаза, устало произнес:

– Ну хоть у вас-то хорошие новости?

– Так точно, товарищ генерал! Поставленную задачу группа выполнила полностью. – Я просигнализировал мимикой насчет Хирурга. – Потерь не имеем, настроение боевое, хоть и устали очень. Командир группы капитан Орлов.

– Та-а-ак. Хоть что-то хорошее на сегодня. Вольно. За мной! – Он развернулся и пошел в сторону чадящего танка. Оказывается, прямо за ним был открыт один из запасных входов в бункер, из которого в разные стороны змеились какие-то кабеля.

Проходя мимо какой-то комнаты, генерал коротко стукнул в дверь, приоткрыл ее и, сказав: «Федор Алексеевич, за мной прямо сейчас», пошел дальше. Зайдя в небольшую комнату и оставив дверь открытой, генерал устало упал на стул и, скомандовав нам «вольно, садись», прикрыл глаза и начал массировать виски.

Только мы уселись, безбожно пачкая ошметками осыпающейся грязи все вокруг, как в комнату просочилась знакомая лысина. Ага, особист пришел. Плотно прикрыв за собой дверь, он взял стул и, поставив его спинкой к нам, взгромоздился на него. А где лампа в глаза?

– Так, Николай, давай сначала устный доклад, а потом решим, – негромко произнес Борис Александрович.

Ну, я и рассказал все события последних суток. Как обнаружил мертвого Чунга, как разделились, как мы с Огоньком, извините, с лейтенантом Незлобиным догнали Автандила, как забросали его гранатами и, взяв его автомат для контроля, вернулись назад с максимально возможной для наших условий скоростью. Чем дольше я докладывал, тем больше в меня «входила армейка». Все