Она подождала, пока он сделает большой глоток, и тоже немного отпила из бокала.

– Вы рассердились.

– Почему вы так решили?

– Вы и слова не сказали с тех пор, как мы уехали из «Цыганского барона». Нет, даже раньше. После моего танца… – Она задумчиво смежила ресницы и набрала в грудь побольше воздуха. – Мое поведение вас смутило. – При мысли о том, что этот человек, с которым ей так легко общаться, счел ее поведение неприличным, сердце Харриет заныло.

– Нет, – поспешно ответил он. Харриет с трудом изобразила вымученную улыбку. – Однажды я вел из центра Лондона в тюрьму человека в одних подштанниках и башмаках. Меня нелегко смутить.

Харриет, обдумывая это, кивнула, и брови ее взлетели вверх.

– Вы рассердились, потому что в танце я использовала вас?

Он молча наблюдал за ней.

– Я прошу прощения, Бенедикт. – Она вздохнула. – Я знаю, что вы человек очень сдержанный, и мне не стоило доводить вас до крайности. Но я надеялась, что это вас рассмешит. – Харриет выдавила жалкую улыбку, исчезнувшую сразу же, как только он осторожно поставил пустой бокал и шагнул в ее сторону.

Бенедикт крепко взял Харриет за локти и повернул спиной к себе.

Бенедикт подошел к ней близко. Слишком близко. Он прижался грудью к спине Харриет.

У нее вдруг возникла странная мысль – не будь она такой высокой, они бы не подходили друг другу так здорово. Ощущая спиной тепло Бенедикта, Харриет впервые в жизни искренне порадовалась своему необычному росту.

– Бенедикт? – пискнула она.

– Ш-ш… – Его влажное дыхание щекотало ухо, ласкало изящные завитки волос.

Ресницы Харриет затрепетали.

Бенедикт отпустил ее локти, его пальцы легонько пробежались по ее рукам и сжали плечи. Потом его руки скользнули под сюртук Харриет, прошлись по ее спине, она почувствовала, как ладони двинулись дальше, к талии и бедрам.

Харриет так крепко вцепилась в бокал, что стекло чудом не треснуло.

– Это смешит вас, Харриет? – шепнул он ей на ухо.

Харриет вздрогнула и помотала головой.

Он долго молчал, положив руки ей на бедра, и тут Харриет сообразила, что видит их отражения в позолоченном зеркале над камином. Губы ее были ярко-красными, а глаза сверкали от внутреннего жара. Бенедикт, увидела она, стиснул зубы и зажмурился.

– И как вы себя чувствуете? – Он открыл глаза, и взгляды их в зеркале встретились.

Харриет сглотнула.

– Как под пыткой.

Бенедикт улыбнулся, и Харриет опустила голову, не желая видеть удовлетворения в его взгляде.

Его губы мазнули ее ухо так легко, что сначала она решила, будто ей это почудилось. Он шевельнулся и легонько поцеловал и другое ухо.

Уголки губ Харриет дернулись, она бессознательно откинулась назад, поближе к теплу Бенедикта.

– Я чувствую себя как под пыткой, – проговорил он ей в шею (по рукам Харриет побежали мурашки), – всякий раз, как нахожусь рядом с тобой.

– Прошу прощения, – сказала Харриет, не придумав лучшего ответа.

Она кожей почувствовала, что он улыбается.

– Не нужно. Просто пообещай, что однажды пытка окончится.

– О… – Харриет пришла в замешательство.

Он засмеялся гортанным смехом и поцеловал ее в шею. Его руки скользили по ее животу, жар от ладоней обжигал сквозь рубашку. Одной рукой он обнял Харриет за плечи и крепко прижал к себе, а другой накрыл ее правую грудь, словно это был самый изысканный и вкусный персик на свете.

Харриет ахнула. Чтобы надеть мужской костюм, она сняла корсет, и теперь только тонкий батист рубашки отделял ее от руки Бенедикта. Она почувствовала, что сосок – уже напрягшийся от его прикосновения – чувственно уперся в его ладонь. Он слегка сжал грудь, словно проверял спелость фрукта.

– Харриет? – Ее имя, произнесенное прерывистым голосом, резко задело кожу.

Она подняла ресницы и встретилась в зеркале с его вопрошающим взглядом. Скулы его напряглись от душевного волнения, а в глазах пылал огонь, не имеющий никакого отношения к жару камина.

– Да, – шепнула она.

Этот поцелуй в шею был крепким, и руки Харриет начали дрожать, когда она почувствовала, что он покусывает ее зубами. Бенедикт отпустил ее грудь, и Харриет невольно застонала, вжавшись в его жаркое тело так сильно, что он шагнул назад и негромко рассмеялся.

Его рука скользнула вниз. Когда губы Бенедикта прикоснулись к особо чувствительному месту на шее, Харриет закусила нижнюю губу и уронила голову.

Тут она заметила, что Бенедикт успел расстегнуть пуговицы на ее брюках. Бокал выскользнул из ее пальцев и разбился у их ног, когда она почувствовала, что мозолистый палец прикоснулся к обнаженной коже.

– Все хорошо, Харриет, – произнес Бенедикт. Харриет подняла голову и встретила его недрогнувший взгляд в зеркале. – Я не причиню тебе боли.

– Я знаю. – Она кивнула и выдавила слабую улыбку, но тут же втянула в себя воздух.

Она приоткрыла рот, но выдохнуть не смогла – его пальцы скользили все ниже.

Харриет уронила руки на бедра Бенедикта, впившись ногтями в упругую мускулистую плоть.

Тело ее отчаянно дрожало, и Харриет боялась, что не устоит на ногах. Она судорожно дышала, то и дело хватая воздух открытым ртом.

Ноги ее подкосились. Если бы не рука Бенедикта, крепко ее державшая, Харриет рухнула бы на усыпанный осколками коврик. И, думала Харриет, пока сквозь нее прокатывались волны наслаждения, начинавшиеся от того места, где лежала ладонь Бенедикта, она бы, наверное, и не почувствовала, как стекло впивается в ее кожу.

– Мисс Мосли?

– Проклятие! – Бенедикт поставил Харриет на ноги – шаги приближались. Он повернул Харриет лицом к себе. Она пошатывалась, как пьяная, а он быстро застегнул пуговицы на ее брюках, а потом взял ее за подбородок, всматриваясь в лицо.

– Как я выгляжу? – прошептала Харриет.

– Красавицей. Иди, сядь на канапе.

Харриет кивнула с удивившей ее саму покорностью, быстро подошла к низкому диванчику, села и поморщилась.

– Брюки влажные, – шепнула она.

– Чертовски извиняюсь, мисс Мосли. – Бенедикт вскинул бровь. – Пожалуй, нам стоит прекратить все удовольствия, чтобы спасти ваш гардероб.

– Нет необходимости, – чопорно ответствовала Харриет, заставив его расхохотаться.

Через мгновение в дверях появился Байрон Эллиот.

– Мне показалось, что я слышал звон разбитого стекла, – сказал он, входя в комнату, – и крик мисс Мосли.