Позвонила Елизавета Матвеевна, мамина московская сослуживица, которая уже восемь лет жила в Натании. Шура общался с ней редко, и мама обижалась. Поговорили о жизни, Шурином журнале. Все ровно, без эмоций. С ней было легко общаться, и Шура подумал, что действительно нехорошо, что он никогда не звонит. Елизавета просила передать маме, что выполнила ее просьбу.

– Квартира хорошая, небольшая, с мебелью. Как она хотела.

Сердце стукнуло, остановилось и снова застучало в прежнем темпе.

– А что, у нее уже билет есть? Она мне не говорила…

Елизавета не выказала удивления:

– Да, все удачно. Приедет как раз на Песах. Она тебя предупредит.

Попрощались. Было чувство облегчения – и стыд за него. И все-таки надо смотреть реально. Все равно они не смогли бы жить вместе, и она бы переехала… Только после ругани, слез, взаимных обид. Он набрал мамин номер. Сказал сухо:

– А меня ты попросить не могла?

Мама испугалась:

– Шуренька, но ты же очень занят. А Елизавета сама предложила. Что же, надо было отказываться?

Он давно не видел маму и сейчас вдруг услышал, что голос у нее старый и, наверно, давно был таким. Снова сжалось сердце, только теперь от боли и жалости. Что он наворотил? Как она здесь будет? Она и близко не представляет, что ее ждет. А главное, зачем она едет? Затем, что он тут. Это не обсуждается.

Рита утешала. Терпеливо объясняла, что все нормально, что так у всех бывает, а Шура – человек с обостренным чувством вины, и это не полезно ни ему, ни маме. Он слушал вполуха, исподволь разглядывал ее лицо. Когда она возмущалась, широко раскрывались глаза и на лбу появлялись две неровные морщины. Надо же, борцовской Ларисе было столько же, когда те поженились.

Они тогда только приехали из Прибалтики. Комната была завалена сумками, которые никак не могли разобрать. Через них перешагивали, иногда спотыкались и тихо чертыхались. Марина молчала. Шура нервничал. Долго кричал на Гришку, заставил срочно разобрать свои вещи. Марина спокойно сказала:

– Как будто это решит проблему.

Проблему это действительно не решало. Гришка перешел в седьмой класс и выглядел совсем взрослым. Ночью уходил спать в гостиную, смежную с родительской спальней. Им было тесно в одной комнате, и Шура мучительно искал выход из положения, но пока не находил. Времена так быстро сменились, что умелый тесть не успел сориентироваться и прохлопал квартиру, которая уже почти была в руках. Значит, сделаем другую. Он еще не понимал, что начинается новая игра, в которой делают не квартиры, а деньги, и там ему не будет места. По-прежнему маневрировал, суетился, оживлял старые связи, которые уже ничего не связывали. Марина же поняла все давно и сразу, но родителей не травмировала. Им и так тяжело. Позвонил Борцов. Попросил зайти. Они по-прежнему жили рядом, как в детстве, в родительских квартирах, только статус Борцова остался прежним. Шура сказал, что они сейчас не могут, дома бардак, Маринка злится.

– А я ее и не зову. Зайди один. – И добавил: – Я тебя по-человечески прошу.

Шура знал, что Борцов ездил куда-то отдыхать, то ли в Киев, то ли в Харьков. Впечатлениями еще не делились. С первого все выйдут на работу, и тогда будет легче пересечься.

– Вадь, правда не могу. Давай завтра, а?

Борцов молчал. Обычно он так не настаивал, да и знал прекрасно, что в гости Шура один не ходит, принимал это как факт и поэтому сам особо не звал, да и к ним приходил только по большим праздникам. Если Шура мог вырваться один, то всегда оповещал Борцова заранее, и тот подстраивался.

– Шурик, я тебя часто прошу?

В голосе слышались истерические нотки, и Шура внезапно подумал, что, может, и хорошо, что он сейчас уйдет, проветрится, и это снимет домашнее напряжение. Так и Марине будет легче.

– Только на полчаса.

Дверь ему открыла мама Вадика. Она была раскрасневшаяся, возбужденная, и Шура испугался, что у них тут все-таки торжество и придется выпить, а Борцов, сволочь, не мог предупредить по-человечески. В комнате был накрыт стол, но, кроме борцовского отца, там никого не было. Тот сидел у телевизора в белой рубашке и галстуке. Увидев Шуру, вскочил и долго жал ему руку:

– Да, вот такая жизнь… Какие вы все взрослые стали…

Это заявление и тон несколько озадачили, так как виделись они не реже раза в месяц, и Шура не думал, что мог так сильно повзрослеть за лето, да и вообще полагал, что уже не взрослеет. Настроение родителей было нервно-приподнятым. Шура их такими не помнил. Мама сказала торжественно:

– Пойдем, я тебя к Вадику проведу.

– А где он?

– Пойдем, пойдем.

И она потащила его на кухню. Вид у нее был загадочный.

Борцов курил у открытого окна, и рядом с ним стояла какая-то незнакомая тетка в цветастом платье. Вадик посмотрел на Шуру и отвернулся. Вступила мама:

– Вот, познакомься, Шура, это Лариса.

Женщина глянула как-то вызывающе, а потом подала руку. Шура пожал. Мама подмигнула женщине:

– Ну… мы пойдем там закусочки расставим.

Лариса стремительно шагнула к двери. На Шуру она не смотрела и постаралась обойти его на почтительном расстоянии. Борцов молчал. Шура достал сигареты:

– Чего случилось-то?

– Ничего не случилось.

Шура огляделся и спросил шепотом:

– Где ты ее откопал?

Борцов резко обернулся, и взгляд у него был такой затравленный, что пропало желание шутить. Он сел за кухонный стол и придвинул пепельницу. Было тихо. Борцов заговорил внезапно, так что Шура даже вздрогнул:

– Я женился.

– Когда?!

– Тринадцатого августа.

– Шутишь?

Борцов не ответил.

Шура заглянул ему в глаза:

– На ней?

Вадик кивнул. Он чуть было не спросил зачем, но вовремя остановился. То, что Борцов никак не женится, давно уже никого не удивляло. Шура понимал, что такие, как он, не торопятся, живут в свое удовольствие, гуляют. А потом, в зрелом возрасте, когда все надоедает, находят себе молодую красотку. Когда-то, очень давно, он пытался говорить об этом с Мариной. Но та только смеялась, и после разговора оставался неприятный осадок. Пару раз он спрашивал у самого Борцова, но тот уверенно отвечал, что не хочет повторять Шурину судьбу. Он не принимал его слова всерьез, так как давно уже привык, что эти двое не воспринимают друг друга. Видимо, так бывает. Встречаются несовместимые люди. Еще хорошо, что ни один из них не ставит его перед выбором. Правда, в выборе своем он не сомневался.

– А почему заранее не сказал?

– А зачем? И потом мы не справляли…

– Она залетела, что ли?

Борцов смутился: