во сне, — тихо сказал тот, скорее всего объясняя, как Калган оказался рядом с Гришкиной кроватью.

«Так я все же уснул!» — запоздало понял Парфен, протирая ладонями глаза.

Старый урка-«прошляк» тоже, как видно, подумал об этом и, выразительно глянув на парня, отошел к своей шконке.

«А вдруг Ворон ошибся?» — подумал Парфен, поглядывая в сторону кавказцев, уже привычно кучкующихся втроем. Те не замечали никого в камере, довольно громко разговаривая на родном языке.

Дождавшись, пока умывальник освободится, Гришка привел себя в порядок, затем справил малую нужду и вернулся на место. Никогда до этого Парфен не ждал так вызова на допрос, как в то утро.

Едва дверь лязгнула, он буквально подскочил со шконки. Но вызвали не его, а Ворона. Гришка тогда еще не знал, что и его дело ведет Тарасов. Иначе он не удивился бы тому вниманию и участию, которое к нему проявлял спившийся полубомж. Парфен так никогда и не узнал, что у того был свой расчет подбить его на сотрудничество со следаком. Старый вор засыпался на мелочовке, и больше пары лет ему не грозило. Но вот беда — в деле нарисовался труп!

Ворон никого не убивал. С глубокого похмелья он методично обходил подъезды в девятиэтажках на окраине Москвы в надежде насобирать бутылок на червонец. Неожиданно он заметил чуть приоткрытую дверь. Сердце старого ворюги екнуло, и от мучительного соблазна моментально зачесались ладони.

Потоптавшись в небольшом раздумье, он толкнул дверь и сиплым голосом спросил:

— Хозяйка, водички не найдется?

Ответом ему была тишина. Заскочив в прихожую, Ворон дернул с вешалки кожаный плащ и выскочил из квартиры. В великому своему счастью, в плаще вор обнаружил пару скомканных сотенных бумажек, ключи и какие-то квитанции. Плащ был женский. Откуда бедолаге было знать, что его хозяйка лежала в десятке метров от него, на полу соседней комнаты, с перерезанным горлом!

Взяли его прямо на базаре, буквально через час после кражи, когда уже порядком опохмелившийся дед пытался реализовать плащ за пару тысяч.

Сначала дед артачился, но, когда понял, что может запросто попасть под мокрую статью, выложил все как есть, подчистую.

Тарасов понимал, что Ворон никакого отношения к самому убийству не имеет. Он проработал в уголовке без малого десять лет и прекрасно разбирался в своих подопечных. Но у него появился шанс, которым просто грех было не воспользоваться.

Ворон знал, что он на крепком поводке у капитана, и старался использовать все шансы, чтобы выкрутиться. Ему вовсе не хотелось под старость залетать по «мокрой» статье. Старый прекрасно понимал, что при его послужном списке повесить на него мокруху — раз плюнуть! Поэтому он и старался помочь обработать фраера-первоходка, показания которого так нужны были Тарасову.

Всего этого Парфен не знал тогда и не узнал после. Да это было и не важно для него. Важно было то, что ему реально пообещали свободу! И он в то утро не мог дождаться, когда же его вызовут к Тарасову.

* * *

Изморось продолжала сыпать мелким бисером, вставая сплошным противным занавесом водной пыли между небом и землей. От этого в будке спецмашины, перевозившей заключенных, стоял шорох, как будто кто-то постоянно водил наждачкой по крыше зарешеченного фургона. К нему присоединялся звук мотора.

По приказу старлея зэков набили в этот раз, как селедок в бочку. Перевозимые к месту отбытия наказания подавленно молчали. Осенняя погода как нельзя лучше отражала всеобщее настроение — щемящее чувство ожидания! Меньше чем через час откроются ворота, и они попадут в огороженный со всех сторон колючкой клочок пространства, на котором им придется провести долгие годы. Этот клочок назывался ИТК усиленного режима. Первоходки по тяжелым статьям, водители, совершившие наезд, люди, совершившие преступления на бытовой почве, — вот основной контингент ИТК номер тридцать два Владимирской области.

Такое положение дел очень даже устраивало Парфена! В обычной колонии ему вряд ли удалось бы прожить долго. И то, что он этапирован именно сюда, отнюдь не случайность. Это все, что смог сделать для него Тарасов, хотя обещал гораздо больше! Вспомнив о похороненной в день суда надежде, Гришка горько усмехнулся. Семь лет вместо обещанной свободы! Семь лет — и никакой гарантии, что его не достанут и здесь!

* * *

…Парфен блаженно потянулся. После допроса он был препровожден в спецкамеру-одиночку, как и обещал Олег Андреевич. Кроме холодильника с нормальной едой, ему обвалилось счастье в виде старенького «Рубина». Телевизор был цветной и показывал довольно сносно.

Но, правда, за это и попотеть ему пришлось изрядно. Олег Андреевич за полтора часа допроса умудрился вытянуть из молодого человека буквально все жилы. Парфену потом казалось, что он вспомнил даже то, о чем и не подозревал до разговора со следователем. Но одно он заметил сразу, и это его здорово удивило — Тарасов был прекрасно осведомлен о деятельности их бригады. Осведомлен настолько, что Гришка только диву давался. Тогда он еще раз вспомнил слова Свирида о том, что их ментам сдали. В этом Парфен уже давно не сомневался. Теперь он понимал, что его втянули в какую-то игру и отнюдь не на роли ферзя. Гришка, Макар, Свирид — все они оказались разменными пешками. Только друзьям повезло меньше, и они погибли. Гришка пока жив. И жив, как догадывался он сам, потому, что кому-то еще нужна его жизнь! Но зачем? Допустим, Тарасову нужно засунуть всю банду за решетку и, образно говоря, получить медаль! Но кто сдал пацанов и самого Парфена ментам?! Это оставалось вопросом.

Лежа на своей кровати, Гришка пытался припомнить ход недавнего допроса. Тарасов спрашивал обо всем: куда ездили, о чем разговаривали. Больше всего следователя интересовало все, что было связано с Генкой Хворостом. Косте он почему-то уделял меньше внимания.

Поняв, что больше за сегодня из парня выжать не удастся, он отдал распоряжение, и Парфенова увели. Напоследок он попросил его попытаться вспомнить на досуге, что ему успели поведать о житье-бытье бригады покойные Макар и Свирид.

Оказавшись в спецкамере один на один с собой, Гришка почувствовал, что неимоверно устал после разговора с Тарасовым. Завалившись на свою кровать, он некоторое время просто лежал с закрытыми глазами и ни о чем не думал.

Неожиданно в дверь постучали. Это было для него в новинку. Вместе с этим к парню пришло понимание, что его статус изменился. Это новое чувство придало уверенности. Однако второй раз надзиратель стучать не стал. Дверь открылась, и охранник буркнул:

— Проходи! Час времени у вас!

На пороге камеры стояла Татьяна и чуть смущенно улыбалась.

— Привет, — тихо выдохнула