– Пастор, вы будете первым – после нас с Маевой, конечно, – кто узнает о рождении нашей доченьки… или сыночка. Но, как вы видите сами, ребенок еще не родился. Хотя должен родиться уже со дня на день. – Питер обратился к доктору: – Видимо, скоро мы вас позовем.

Якобсен, щупленький коротышка, снял шляпу, словно собираясь заговорить.

Но Иннесборг его опередил:

– Нам необходимо допросить твою жену. Где она?

Маева на цыпочках вернулась в спальню и легла в постель.

– Она наверху, отдыхает. У нее небольшое кровотечение.

Умный муж. На протяжении нескольких недель у нее время от времени открывались кровотечения – с того самого дня, когда она упала на крыльце, – и не прекратились и после рождения дочери. Если нежданные гости потребуют осмотра, они наверняка найдут кровь, но теперь они предупреждены, и это не станет для них неожиданностью.

– Кровотечение перед родами? Тревожный знак и для матери, и для ребенка. – Доктор Якобсен, сам того не подозревая, сыграл на руку Питеру с Маевой. Питер с ним согласился.

– Да, нам так и сказали. Наша соседка, фру Тормундсдоттер, посоветовала, как быть. Она велела жене не вставать с постели до самых родов. – Возникла неловкая пауза. Потом Питер добавил: – Нам сказали, что вы поехали к больному в соседнюю деревню, доктор, поэтому нам пришлось обратиться за помощью к соседке.

Маева услышала, как Иннесборг закряхтел и сердито проговорил:

– Не произноси имени этой heks.

Питер тут же принялся извиняться:

– Прошу прощения… я не хотел никого оскорбить. Мы с женой соболезнуем вашему горю. Маева? – громко позвал он. Чтобы ее предупредить.

Иннесборг на него шикнул:

– Я сам поднимусь к ней. Если у нее кровь, ей нельзя вставать с постели. Нам не нужно других трагедий.

Маева села на постели и нервно расправила одеяло, ожидая, что придет один магистрат. Но следом за Питером по лестнице поднялись все трое. Питер держался спокойно, но его выдавал напряженный, встревоженный взгляд. Маева протянула ему руку, и он сжал ее в своих ладонях, присев на краешек кровати. Маева чувствовала, как дрожат его пальцы, но больше никто этого не заметил. Свободной рукой она поправила свою длинную косу, молясь про себя, чтобы Иннесборгу по-прежнему нравились ее рыжие волосы.

– God morgen, пастор Кнудсен, герр Иннесборг, доктор Якобсен… какой нежданный визит. Что привело вас в наш дом? – Сахар и мед, подумала она.

Питер поспешно ответил:

– Герр Иннесборг пришел расспросить нас о нашем ребенке.

Маева улыбнулась милой улыбкой, положив руку на свой круглый живот.

– У меня тоже есть вопросы… Но малыш не отвечает.

Пастор рассмеялся, явно признательный Маеве за эту шутку.

Иннесборг хмуро прищурился.

– Ходят слухи, что ваш ребенок родился еще неделю назад. Ганс Бьёрнсен это подтвердил.

О нет. Я так и знала. Боль, отразившаяся на лице Питера, была такой сильной, что Маеве самой было больно на это смотреть.

– Он не сказал, что ребенок родился, – заметил пастор Кнудсен. – Если память мне не изменяет, он сказал, что не знает…

– И здешние женщины утверждают, что роды наверняка принимала эта… эта… heks. – Последнее слово Иннесборг произнес, скрипнув зубами от злости.

Маева старательно изобразила изумление. Питер еще крепче сжал ее руку.

– Да, она к нам приходила, но только раз. Чтобы подсказать, как унять кровотечение.

Иннесборг шагнул вперед и склонился над нею, как ястреб, высматривающий добычу.

– Это незаконная практика, женщина. У нее нет разрешения на вспоможение при родах.

Питер покачал головой и поднял руки, словно защищаясь:

– Мы ей не платили, просто спросили совета. Она знает средство…

Иннесборг встрепенулся:

– Какое средство? Чары и заклинания? Она творила волшбу, чтобы остановить кровь? Может, справлялась по черной книге?

Маева знала, что нельзя ни единым словом упоминать Хельгину книгу записей – сборник рецептов целительных снадобий и практических советов по лечению хворей, вероятно, доставшийся ей от матери или бабушки. Эти люди наверняка сочтут его дьявольской магией и колдовством.

Она натянула одеяло до самого подбородка.

– Нет, она не творила волшбу. Если только вы не считаете колдовством чай из тысячелистника и женскую болтовню. – Магистрат нахмурился. – И, как вы видите сами, я еще не родила. – Маева обняла свой живот поверх одеяла. Живот выпирал круглым холмиком.

– Кровотечение почти прекратилось, – сказал Питер. – Когда Мае становится лучше, она встает и наводит порядок в доме – верный знак, что ее время уже на подходе, как мне говорили другие мужья.

Иннесборг стиснул зубы. Маева так и не поняла, что отразилось на его лице, злость или горе. Он произнес тихим голосом, в котором явственно слышалась угроза:

– Нам придется ее осмотреть, Питер. Ты сам понимаешь. Мы должны быть уверены.

Все замерли, словно окаменели. У Маевы перехватило дыхание. По спине пробежал холодок. Она поймала взгляд мужа, растерянный и беспомощный.

Пастор мягко проговорил:

– Подождите внизу, Питер. Это конфиденциальное дело между Богом и законом.

Маева еле сдержалась, чтобы не схватить Питера за руку. Мы пропали. Она послала ему взгляд, полный ужаса и мольбы.

Он поднялся на ноги.

– Господа, я прошу позволения остаться. Я не могу бросить жену одну, когда ее подвергают подобному унижению. Я должен быть рядом.

Иннесборг посмотрел на Маеву, перевел взгляд на Питера и опять на Маеву. Затем неохотно кивнул.

Маева сумела перебороть страх, хотя сердце билось в груди испуганной птицей. Питер стянул с нее одеяло и нерешительно посмотрел на нее, прежде чем потянуться к пуговицам на ее ночной рубашке. Маева кивнула, стараясь удержать слезы, уже подступившие к глазам. Она сама расстегнула рубашку дрожащими пальцами и обнажила раздутый живот. Спине стало жарко, ладони вспотели. Ее всю лихорадило, во рту пересохло. Ей казалось, что стены смыкаются и грозят ее раздавить.

Кнудсен смущенно закашлялся. Иннесборг подошел ближе и уселся на краешек кровати. Маева заметила на одеяле пятнышко крови. О господи, нет. Она потерла пятнышко пальцем.

– Прошу прощения за кровь. Кажется, чай, который мне дала Хельга, не особенно помогает.

– Конечно, не помогает, – пробормотал Иннесборг. – Старая сука вообще ничего не знает.

Пастор осуждающе нахмурился, услышав бранное слово.

Якобсен тоже нахмурился: