Хельга вняла его совету. Она с трудом поднялась на ноги, суставы не гнулись, все кости ломило после ночи, проведенной сидя на жестком полу.

– Бога ради, зачем ты пришла? Совсем с ума спятила?

Маева моргнула. Оглядела темную камеру с ее убогой обстановкой. Охапка прелой соломы вместо подстилки. Ведро, чтобы справлять нужду. Маленькая кастрюлька с водой, из которой торчал ржавый черпак.

Старуха обвела камеру широким жестом:

– Почти так же уютно, как дома. Правда, кормят паршиво. – Она поддела ногой ложку, воткнутую в кашу. Ложка со звоном упала Маеве под ноги. Маева даже не шелохнулась. – Ты пришла без малышки. С ней что-то не так? – Голос Хельги звучал резко, сердито.

Маева покачала головой:

– Она дома, с Питером. С ней все хорошо… Я сказала ему, что мне надо пойти к вам, и он согласился. – Старуха хмыкнула, но Маева продолжила говорить: – Вы сами знаете, зачем я пришла, фру Тормундсдоттер. Это я виновата. Но я постараюсь вас освободить.

Хельга подняла руки, закованные в кандалы. Цепь зазвенела.

– Я здесь вовсе не из-за тебя. Вообще забудь мое имя, не смей его упоминать. Иначе мы обе умрем. – Последнюю фразу она произнесла едва слышным шепотом.

Маева принялась расхаживать по тесной камере. Три шага туда, три обратно – от стены до стены.

– Но если я все расскажу, если я подтвержу, что вы приняли у меня роды и все прошло хорошо…

– Нет. Не говори никому ни слова. Иначе нам с тобой несдобровать.

Маева нахмурилась:

– Но если вас арестовали за врачебную ошибку…

– За незаконную практику. Врачебные ошибки бывают только у настоящих врачей, у кого есть разрешение практиковать. Иннесборг – обманщик и лжец. Он меня умолял принять роды у его жены. Божился, что, если я соглашусь, он никогда больше не посадит меня в тюрьму. – Она улыбнулась щербатым ртом. – И вот я снова здесь. Третий раз всегда волшебный.

В прошлый раз Хельга провела в тюрьме несколько дней. К счастью, ее обвинитель – особенно ревностный пастор, убежденный, что женщины не должны уклоняться от Божьего дара мучений при родах и каждый, кто облегчает страдания рожениц, совершает великий грех, – умер во сне за день до назначенной даты суда. Магистрата она подмаслила деньгами, не слишком рассчитывая на то, что дело так просто закроют ввиду отсутствия доказательств. У ее обвинителя, хоть уже и покойного, были друзья. Взятка сработала; Хельга спаслась от незаслуженного осуждения. Смерть постучалась в дверь в нужное время. В нужную дверь.

Маева озадаченно нахмурилась:

– Но ведь вас арестовали, потому что они… и Марен, и ее ребенок… они оба…

Хельга вздохнула:

– Да. Они умерли. Иногда роды приносят смерть. Все в руках Божьих. Уж никак не в моих.

– Но если я им скажу, что вы приняли у меня роды и что моя Лейда жива и здорова… – Маева запнулась и замолчала.

Хельга ждала, что молодая мать осознает сама: странности ее ребенка не совсем соответствуют представлениям здешних жителей о здоровом младенце.

– Если ты скажешь кому-то хоть слово о моем участии, тебя обвинят тоже. И как только они увидят твою малышку, ее синюю кожу, это лишь подтвердит их подозрения… Повесят как пить дать. Вот так. – Хельга щелкнула пальцами. – Лейда? Гм… Странное имя. Уж никак не норвежское. Может, исландское или финское? Имя кого-то из викингов? Может, какой-то колдуньи?

Маева вскинула подбородок. Раздраженная столь явной попыткой выяснить ее происхождение.

– Имя выбрал мой муж. И это не важно. Я не колдунья, не ведьма, и у меня в роде не было ворожей. – В замкнутом тесном пространстве ее голос звучал глухо и напряженно.

– Разве я что-то такое сказала? Но надо признаться, мне любопытно… Кто ты, если не ведьма?

Маева прислонилась спиной к стене, растопырила пальцы, прижала их к каменной кладке и не проронила ни слова.

Хельга пожала плечами:

– Это не мое дело. Но я кое-что видела, девочка… И то, что я видела, лучше бы держать в тайне.

– Вы мне угрожаете?

Хельга фыркнула:

– Я пытаюсь защитить нас обеих… И твое странное дитя. Она не из этого мира, уж наверняка. – У Маевы вспыхнули щеки. – Если они узнают, что я прикасалась к тебе в ту же ночь, когда приняла роды у Марен, меня точно повесят. Смотри, что дано: один ребенок живет, другой умер. Отсюда вывод: Иннесборг заключит, что мы обе виновны.

Хельга помедлила, чтобы Маева как следует осознала ее слова.

– Незаконная акушерская практика – это одно. – Она встала прямо перед Маевой, и той пришлось наклонить голову. – А колдовство – совсем другое.

– Я же сказала, что я не ведьма. Клянусь всеми богами. – Маева вскинула руки к небу. Ее голос прозвучал громче, чем нужно.

Хельга шикнула на нее, схватила за руки и заставила их опустить. Встревоженно покосилась на дверь и, убедившись, что надзиратель ничего не слышал, отпустила Маевины руки. Затем спросила вполголоса:

– А сможешь поклясться единственным Богом?

– Нет. Не смогу.

Хельга хлопнула в ладоши:

– У меня все, магистрат Иннесборг, пастор Кнудсен. Мне больше нечего добавить. – Она отвесила театральный поклон и тут же схватилась за поясницу. – Чертовы старые кости.

Маева наблюдала, как старуха тяжело садится на пол, сползая по стенке.

– А вы сами? Вы поклянетесь единственным Богом? – Ее глаза полыхали зеленым огнем. Ее голос прозвучал резко.

Хельга усмехнулась:

– Все-таки не такая уж дурочка. Я поклянусь чем угодно, дитя, если так будет нужно. Что мне за дело? Я далека от религии.

– Я так и знала. Вы не склоняетесь перед христианским Богом, как не склоняетесь перед Фрейей… или перед Одином.

Хельга улыбнулась, разговор явно ее забавлял:

– Вот тут ты не права. Я поклоняюсь богам, но они все едины. Только люди в своей беспросветной глупости полагают, что один бог отличается от другого и что есть боги правильные и неправильные. – Она взяла в руки краюху черствого хлеба, разломила ее пополам и протянула одну половинку Маеве. Та отказалась принять угощение, но присела на пол рядом с Хельгой. – Вопрос не в том, кому из богов поклоняться. Бог есть бог. Мужчины, женщины, духи, животные – все они части единого Бога. Меня больше волнуют вопросы: что за человек передо мной? Какую историю я должна рассказать, чтобы задобрить невежественного глупца?

Маева потрясенно открыла рот. Хельга ей подмигнула.

Маева неуверенно улыбнулась, а потом фыркнула в знак согласия:

– Но ведь это обман? Разве боги… разве Бог не разгневается за отсутствие веры? За отказ провозгласить правду?

– Какую правду? Думаешь, Бога заботят мелкие людские делишки? Думаешь, его волнует, кто верит больше, кто меньше? У него есть другие заботы, уж наверняка. Твоя дочь родилась по Божьему промыслу. Она не более и не менее особенная, чем любое другое дитя. – Старуха погладила Маеву по руке. – Береги себя. Береги своего ребенка. Спрячь ее от этого страшного мира и от страшных людей, творящих страшные вещи. – Запустив руку в башмак, она вынула черный камень в форме молота Тора и протянула его Маеве: – Вот. Возьми.