Хныканье сделалось громче.

С ловкостью, поразительной для такой туши, Иннесборг соскользнул вниз по лестнице, прежде чем Питер успел его остановить.

Трое мужчин неловко топтались на месте и ждали, что будет дальше.

Питер держал руку на пробке бочонка. Якобсен не повторил свою просьбу налить ему пива.

Наконец голова Иннесборга вынырнула из люка:

– Ты не соврал, Альдестад.

Питер затаил дыхание.

Иннесборг хохотнул:

– У вас тут и вправду засилье кошачьих. – С его крупной ладони спрыгнули два серых котенка и помчались прятаться за бочонком.

Питер улыбнулся.

* * *

Колыбель в спальне качнулась, внезапно наполнившись тяжестью.

Маева ахнула от изумления.

В колыбели, тихонько похныкивая, лежала Лейда.

Сжимая в крошечной синей руке Хельгин черный камень.

Мы приходим на пляж ровно в полдень. Чайки с криками носятся в ярком солнечном свете. Сегодня тепло, даже жарко, блеск воды хлещет нас по щекам, и щеки сразу же розовеют. Я прыгаю по камням, ведущим к воде, потом снимаю башмаки и зарываюсь ногами в теплый песок. Бегу к кромке прибоя, зернистый песок раздражает порезы у меня на ногах. Соль въедается в ранки и жжется, но холодная вода вмиг унимает боль. Мама стоит на большом сером камне, смотрит на сине-зеленые волны.

Это почти как веселая прогулка, минутка безделья в теплый день в конце лета. И все же я знаю, что это что-то другое. Я вижу, как напряжен мамин взгляд. Вижу у нее на лбу морщинку, которой не было раньше. Я ощущаю ее волнение – папа не любит, когда она ходит на пляж; он будет ругаться, если узнает, – и поэтому я тоже нервничаю и тревожусь. Я плещусь в море у самого берега, я уже вся промокла насквозь. Маме, кажется, все равно. Ее взгляд впивается в небо и море, она что-то высматривает, что-то ищет. Что-то невидимое для меня.

– Что там, мама? Что там такое?

Она как будто меня и не слышит. Она входит в воду, прямо в платье и башмаках. Я прекращаю плескаться и смотрю туда же, куда смотрит она, – вдаль, где море становится темно-синим. Блики солнца так слепят глаза, что приходится щуриться.

– Мне, наверное, надо снять платье, да, мам?

– Что? Да, Лей-ли. Положи его на песок и возвращайся в воду.

Я снимаю платье и аккуратно раскладываю на песке, чтобы оно быстрее просохло. Представляю, что это не платье, а еще одна девочка, моя мокрая, запорошенная песком сестра, прилегшая отдохнуть на берегу. Я встаю на колени, сгребаю песок, делаю холмик в том месте, где должна быть ее голова. Выдавливаю пальцем две ямки – это будут глаза.

– Я назову тебя Хильди, сестричка, ты будешь моей близняшкой. – Я рисую пальцем дугу на том месте, где должен быть рот. Заставляю ее улыбаться.

Я бегу к маме и дергаю ее за руку:

– Мама, смотри… я сделала себе сестричку. Ее зовут Хильди.

Ее глаза вспыхивают, точно молнии.

– Где ты слышала это имя?

– Нигде. Я придумала его сама. – Я собираю кусочки водорослей и раскладываю их вокруг песчаной головы. – Смотри, какие красивые у нее волосы.

Она как будто меня и не слышит. Она смотрит на море. Все ее тело напряжено.

Она что-то видит… и вдруг я тоже вижу. Что-то круглое, темно-серое – голова – пляшет на волнах. Мама ловит ртом воздух, словно ей нечем дышать, и падает на колени. В нее бьются волны. Я наблюдаю, как серая тень приближается к берегу. Мама бросается в воду и плывет ей навстречу.

– Что это, мама? Кто это?

Она отвечает, но я не понимаю ни слова. Как будто она говорит на каком-то чужом языке. Она пробивается сквозь волны прибоя, рвется вдаль – к серой тени, – издает странные звуки. Серая тень отвечает ей долгим протяжным воем.

– Мама… Мама!

Ее руки бьются, как птицы, пойманные в силки, тянутся к зверю в воде. Это тюлень, серо-черный тюлень, очень большой, даже больше ее самой.

А потом они оба уходят под воду.

– Нет!

Я падаю в море, земля уходит у меня из-под ног, соленая вода льется в рот. Я отплевываюсь и кашляю. Пытаюсь нащупать ногами твердое дно, но его больше нет, нет ни верха, ни низа. Волны тянут меня вниз, я хватаю ртом воздух, и вода накрывает меня с головой. Я задерживаю дыхание и широко открываю глаза, но их больно щиплет от соли, и приходится сразу же их закрыть. Я молюсь Богу, чувствую, как мир опрокидывается и летит кувырком. Вода выжимает из меня последние пузырьки воздуха, и меня больше нет. Я растворяюсь в волнах, что толкают и тянут, толкают и тянут.

Я уступаю.

Мне не нужно дышать. Мне не нужны руки и ноги, рот и глаза.

Я большая и маленькая. Крошечная дождинка внутри огромной волны.

Я соленая пена, лучи солнца целуют меня, и я разлетаюсь мелкими брызгами.

Я воздух над морем, покорный капризам ветров и волн.

Я течение, уходящее в глубину, внизвнизвниз, к темному брюху морского дна, где земная твердь смыкается с морем, третсядавиттолкаетитянет, я пляска волн, что набегают на берег, бьются о твердую землю и отступают обратно в море…

А потом я вдруг чувствую, что она рядом. Мама.

Она плывет подо мной, в толще воды в глубине, и отчаянно бьется, крепко-накрепко стиснутая в серых лапах чудовища. Я вклиниваюсь между ними, становлюсь разделяющим их тесным пространством, пытаюсь оттолкнуть зверя от мамы. Но он держит крепко; он ее не отпустит. Я толкаю сильнее, я стараюсь ее спасти. Но она сама прижимается к зверю, обнимает его ногами, и я снова расплющиваюсь в ничто.

Я тебя спасу.

Я чувствую прохладную кожу морского зверя, прильнувшего к маме, чувствую, как качаются волны, толкают и тянут, толкают и тянут. Как бы я ни старалась, я не могу их расцепить. Они бьются друг о друга, как море бьется о берег, я касаюсь чьей-то спины, кожи и шерсти, волос и усов, зубов и щеки, бедра, языка зубовщекибедра…

У меня снова есть тело. Оно появляется так внезапно, что я даже не успеваю понять, что со мной происходит, и почти задыхаюсь от неожиданности.

Я тону.

– Мама!

Я опять под водой, в глубине, но теперь я – это я: белые волосы-водоросли, руки и ноги отчаянно бьются, я задыхаюсь. Я – исступленный рывок, вихрь пузырьков, рот, захлебывающийся водой. Я чувствую, как мама хватает меня за плечо, как ее руки смыкаются на моей талии. Она выталкивает меня вверх, и я вырываюсь из темной плещущейся синевы.

Мои пальцы скользят по гладкой коже тюленя. У него черные ласты. И черный глаз…

Здравствуй, тюлень.

Мама тащит меня прочь.