Они с Питером уже сочинили историю для оркенцев: роды начались в тот же день, когда к ним приходил магистрат. Все случилось так быстро, что у Питера не было времени бежать за врачом или кем-нибудь из соседей. Ему пришлось самому принять роды. А как же иначе? Так поступил бы любой любящий муж. Это была вполне правдоподобная история – их малышка такая крошечная, словно она появилась на свет всего лишь несколько часов назад.

Лейда моргнула. Ее сине-зеленые глазки смотрели пристально и не по-детски серьезно, словно она читала Маевины мысли.

– Что ты знаешь, дитя?

Малышка загукала и обхватила тонкими синими пальчиками мамин большой палец.

– Гораздо больше, чем знаем мы, я уверена.

Маева перецеловала все дочкины пальчики, чувствуя, как ее накрывает волна любви. Она надела на Лейду крестильное платьице с красной вышивкой по подолу, зашитому снизу. Еще раз проверила швы: все держится крепко. Лейдины ручки и ножки надежно закрыты, никто не увидит ее синей кожи. Маева нащупала через ткань Хельгин камень, который заранее вложила в дочкино платье. Да хранят тебя боги.

Она секунду помедлила и все же решилась произнести вслух его имя:

– Один. Ты уже подвел меня однажды. Не подведи хоть сейчас.

В комнате было тихо, и только где-то в стене взбудораженно скреблась мышь.

Не подведи ее. Не подведи.

Маева взяла дочку на руки, закрепила ее у себя на груди на матерчатой перевязи. Лейда тихонько захныкала.

– Да, Лей-ли. Я тоже не хочу ехать, но у нас нет выбора.

Она запела вполголоса колыбельную, которую пела для дочери с первых дней ее жизни. Лейда затихла, прислушиваясь, а потом издала тихий протяжный звук. Словно она подпевала матери. Словно знала мелодию.

Маева прижалась кончиком носа к носику Лейды.

– Tha gaol agam ort. Я люблю тебя, маленькая. Я тебя люблю. – Продолжая тихонечко напевать эти слова, она набросила на плечи шаль. Закинув косы за спину, надела чепец, завязала ленты под подбородком. Потом смиренно вздохнула и вышла из дома.

Почти зимняя стужа застала Маеву врасплох. Все вокруг было серым, унылым, безжизненным.

Муж с беспокойством взглянул на нее и бросился помогать ей забраться в повозку. Она не стала отказываться от помощи, ей не давали покоя тревожные мысли о том, что ждало впереди. Она еще крепче прижала к себе малышку, защищая ее от студеного ветра. Питер натянул шляпу на самые уши и тронул поводья. Лошадь шла резво, фыркая на морозе. Они оба молчали, тяжесть грядущего дня – выдуманной истории, которую им сегодня придется рассказывать, – пролегла между ними невидимым грузом.

Когда они уже выехали на дорогу, ведущую в Оркен, Маева заметила темную тень, движущуюся среди деревьев на краю леса. Кто-то преследовал их, держась чуть поодаль, прятался за стволами деревьев. Какой-то зверь. Он на секунду исчез из виду, а потом вдруг появился уже впереди.

Волк.

Волки обычно охотятся стаями и не бродят по лесу в одиночку в такой ранний утренний час. На мгновение зверь выскочил из-под сени деревьев, потом снова скрылся в тени. Его шерсть свалялась клоками, из-под кожи выпирали ребра. Маева прикрыла малышку краешком шали – другой защиты у нее не было. Она уже собиралась предостеречь мужа, который сосредоточенно смотрел на дорогу прямо перед собой и ничего вокруг не замечал, но тут волк выскочил прямо на луг у дороги. Он склонил голову набок, упал на траву и перекатился на спину, показав беззащитный живот.

Маева изумленно вскрикнула.

Волк продолжал кататься по траве, разинув пасть, словно в улыбке.

Питер по-прежнему смотрел на дорогу прямо перед собой.

– Hva… [49] что такое? – Он чуть ослабил поводья, но не остановил лошадь.

– Там волк… – Она указала на луг, где уже не было зверя, и нахмурила брови. – Он там только что был. Я его видела.

Питер усмехнулся:

– Откуда бы здесь взяться волку в такой ранний час? Наверняка это был пес Карлсена.

Маева кивнула, хотя слова мужа ее не убедили. По спине пробежал холодок. У нее закружилась голова.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – Питер прижал ладонь к ее лбу. – Может, тебе не стоит никуда ехать? Я скажу пастору, что ты нездорова, что вам с малышкой еще тяжело пускаться в путь…

– Нет, давай сделаем дело. Чем скорее, тем лучше. И тогда нас оставят в покое. Мне как-то не хочется, чтобы к нам снова нагрянула с проверкой толпа любопытных соглядатаев.

Питер тряхнул поводьями в знак согласия.

Луг остался позади. Маева обернулась и успела заметить, как волк пригнулся в высокой пожухлой траве, почти невидимый среди стеблей. Склонив голову набок, он смотрел вслед удаляющейся повозке.

* * *

Пастор Кнудсен поприветствовал их еле заметным кивком, не прерывая проповеди. Он говорил о скорбях человеческих и мудрости Божьих замыслов. Маленький, щуплый, он казался карликом, затерявшимся в черных одеждах, под огромным крестом, висевшим над алтарем. Маева уже и забыла, как выглядит церковь изнутри. Она бывала здесь лишь однажды – когда их с Питером обвенчали, объявив мужем и женой, – чуть меньше года назад. Тогда она волновалась, и нервничала, и все время смотрела в пол. Ей было неловко и неуютно в свадебном платье матери Питера, которое едва прикрывало туфли. Оркенцы, сгоравшие от любопытства, поначалу с готовностью закрывали глаза на столь мелкие просчеты – им было даже приятно оказаться свидетелями неожиданной свадьбы, тем более свадьбы Питера, убежденного холостяка и единственного Альдестада, оставшегося в Оркене. В то воскресенье он пришел в церковь без предупреждения, под руку с рыжеволосой красавицей, очаровательным и молчаливым созданием из каких-то неведомых далей. Она лапландка? Финка? Может быть, даже шотландка из горцев? Уж точно какая-то чужестранка. Таких огненно-рыжих волос в здешних краях не видали испокон веков. Она была замкнутой, неразговорчивой – говорила лишь с Питером, да и то быстрыми, короткими фразами, произнесенными невнятным, приглушенным шепотом, – и уже через неделю первоначальное радостное возбуждение оркенцев скисло, как молоко на жаре.

Слово huldra[50] Маева узнала даже раньше, чем слово hallo[51]. И это было лишь одно из немногих обидных слов, что преследовали ее даже во снах. Она быстро все поняла. Научилась избегать соседей. Не ходить в деревню на рынок. Не ходить в церковь. Из-за чего настороженность оркенцев переросла в откровенную неприязнь, и Маеву назначили виновницей всех здешних бед: снежных бурь и пожаров, скудного урожая и пустых рыбацких сетей. Всевозможных болезней. Даже кораблекрушений. Когда ее встретил Питер Альдестад? Как раз перед тем, как затонула его лодка? Или сразу после? Так или иначе, подозрительно… Злая людская молва. Неуемная, неугомонная. И последствия этой молвы – слишком тяжелые для столь тесного деревенского мирка.