* * *

– А еще цыгане узнали, что ты занимаешься убийством Ирины, – вспомнил Богдан, когда доел своею порцию и отказался от добавки. – Хотел тебе сразу сказать, но вылетело из головы. Я когда к дому подошел, меня пацанчик перехватил, цыганчонок. Шустрый такой, сказал, что отец велел кланяться, что слышал о тебе, очень уважает и просит тебя в гости. Завтра утром. С шести утра – в любое время.

– Я занимаюсь убийством Ирины? – переспросил Влад.

– Ну да, Ирины Ивановой. Ее десять дней назад убили. У тебя в ноутбуке информация.

– А... Верно. Ирина Иванова, семидесяти лет. Сгорела.

Если быть совсем точным, то Ирина не сгорела, а, скорее, выгорела. Было похоже, что огонь выел ее изнутри, почти не повредив оболочки. Даже одежда осталась целой.

Ирина шла по улице, когда кто-то ударил ее в живот ножом. Рукоять ножа была найдена рядом, а вот лезвие куда-то исчезло. Имелась рана с запекшейся кровью, и выгоревшие внутренности.

Если бы Ирину убили на собственной территории, никто, скорее всего, об этом бы ничего не узнал – цыгане к таким событиям внимания общественности старались не привлекать. Тихонько бы похоронили уважаемую женщину, нашли убийцу и так же тихо похоронили бы и его.

Но Ирина погибла средь бела дня возле магазина. И дело попало в список Серого.

Каким образом, кстати, оно туда попало, также было непонятно. Не было свидетелей, маньяка никто не заметил и не описал. Серый знал что-то такое, о чем не догадывался никто?

– Пойдешь к цыганам? – спросил Богдан.

– Подумаю.

– Подумай, но они вроде очень просили. Но только без Серого.

– Во как! – Влад усмехнулся. – Значит, про Серого они тоже знают. И не любят...

– Он и сам бы к ним не пошел. Столкновение интересов. Они по наркотикам разошлись, сам знаешь. Серый от имени Шкворня наезжал в прошлом году, но его парни умылись кровью и отошли, – Богдан всегда был в курсе событий. – Заключили договор вроде.

– А ведь я тогда схожу, это уже становится интересным. Только не один – Игорька с собой возьму.

– Сказали, только ты...

– Ничего, примут. Он, тем более, Кроху только что искалечил...

– Не искалечил я, – не отрываясь от мытья посуды, поправил Капустян. – Повредил немного.

– Ничего-ничего, ромале это все равно оценят. У них к Крохе длиннющий список претензий. Человек, умудрившийся случайно повредить Кроху, произведет на них неизгладимое впечатление. – Влад допил чай, поставил чашку на стол. – А сейчас я, с вашего позволения, отправлюсь спать. И спать я буду на диване. Как вы станете делить раскладушку – ваше дело. Вопросы?

– Нету, – быстро ответил Богдан, а Игорь молча пожал плечами.

– Если кто сунется в комнату – стреляю без предупреждения, – Влад встал из-за стола и потянулся. – Врач ничего не говорил, как там у меня будет со сном?

– Сказал, что все нормализуется и...

– Что?

– И сказал, что вам стоит запоминать свои сновидения. – Капустян повернулся к Владу. – Внимательно, сказал, пусть смотрит, и запоминает.

– Смешно. – пожал плечами Влад и вышел из кухни.

– Он серьезно говорил, – крикнул ему вдогонку Капустян. – И сказал, что это очень для вас важно. И что-то про генетическую память.

– Очень важно... – пробормотал Влад, входя в комнату.

Крылатого на балконе уже не было – это не могло не радовать. А вот то, что стали летучие чужаки уделять внимание капитану Гетьману – настораживало. Нет, время от времени и раньше мелькали их тени мимо балкона, но никогда не рассматривали сквозь Пелену Влада крылатые так внимательно, словно пытаясь понять – видит он их или нет.

Раздеваться Влад не стал. Не включая свет, прошел к дивану, лег и закрыл глаза.

Нужно внимательно посмотреть свои сны и запомнить. Так врач сказал! Влад повернулся на бок. Если честно, то он полагал, что после двенадцати часов сна отключиться по новой сразу не получится. Придется долго ворочаться...

Но уснул, едва коснулся щекой подушки. И не видел, как сплетенный из паутинки цветок, лежащий на столе, вдруг засветился легким розовым светом, бесшумно взлетел и, словно подгоняемый ветерком, приблизился к дивану, повис над головой.

Свет усилился, розовое стало красным – не угрожающим ярко-красным, а теплым, мягко пульсирующим. Внутри переплетения нитей мелькнула белая искорка. Погасла. Снова мелькнула. И еще одна. И еще. Рой искорок закружился в крохотном водовороте, уплотняясь, превращаясь в перламутровый шарик, в жемчужину в самом центре красного цветка.

Цветок раскрылся – жемчужина медленно опустилась на лицо Влада. Коснулась кожи и исчезла во вспышке.

* * *

...Солнце нестерпимо палило, словно пыталось дожечь все, что еще осталось в степи. Даже терпеливый ковыль стал сухим и ломким, норовил рассыпаться в пыль при малейшем прикосновении. Одинокое облако, застигнутое жарой, казалось, присохло к выжженной тверди, а само небо, потеряв цвет, начинало покрываться трещинами, как корка на солончаках.

Всадников было десятка полтора. Покрытая пылью одежда потеряла цвет. Волосы, лица, руки всадников были одинакового серо-рыжего цвета, будто не люди, а глиняные истуканы ехали на усталых глиняных конях с севера на юг.

Люди не разговаривали. Не оттого, что боялись привлечь своими голосами внимание врагов – столб мелкой въедливой пыли сопровождал их с самого утра, указывая всякому зрячему их местонахождение. В глотках пересохло. Губы, обожженные солнцем, трескались при малейшем движении, и невесть откуда взявшиеся в степи мухи липли к ранам, не обращая внимания на взмахи рук.

Всадники обвязали лица платками.

Кони шли ровно, опустив головы, высматривая хоть какую-нибудь травинку, не сожженную солнцем.

Ослепительный диск, целую вечность медленно взбиравшийся вверх, теперь, казалось, вообще замер, не собираясь двигаться дальше.

Влад протянул руку к висевшей у седла сулее. Старший пить запретил, но терпеть уже не было сил. Конь Влада отстал от остальных, никто и не заметит, если Влад отхлебнет воды...

Боль полоснула по руке – Влад вскрикнул, его конь скакнул в сторону, чуть не сбросив седока.

– Я ж тебе говорил – не пить, – совсем без гнева в голосе произнес Черепень. – Вода из тебя сразу потом и выйдет, дурачина. Потом еще захочешь, а удержаться уже не сможешь. Так?

Влад сдвинул рукав и посмотрел на вздувшийся рубец, прочертивший руку от запястья до локтя. Выступившая кровь запачкала полотно рубашки.

– Жалеешь ты его, Черепень, – искоса глянув на Влада, пробурчал Чугайстр. – Меня за такое в первом походе атаман через всю спину канчуком перетянул, крест-накрест. Я до самого Крыма на животе спал.

– Ты с кем ходил? – спросил Косач, ехавший слева от Чугайстра.