— Ага, — саркастически замечала подруга. — Его принадлежность к мужскому полу только между ног болтается, и все. Ни гвоздя вбить, ни денег по-нормальному заработать.

И все шло по кругу. Лерке иногда казалось, что никогда не разорвется этот узел трений в ее некогда таком прочном и светлом доме. Ей хотелось так немного! Простого человеческого покоя.

— Я вот думаю, что должен сотворить Радька, чтобы ты, наконец, выгнала его из своей жизни, — в последнюю встречу сказала Натка. — Неужели тебе непонятно, что все беды в твоем доме от него? Фаина болеет, отец из больниц не вылезает, уверена, чтобы зятя подольше не видеть. Девчонки его сторонятся. Одну тебя все устраивает.

— Ты все видишь в черном свете, — парировала Лерка. — На самом деле все не так.

Они стали спорить и разругались вдрызг. Впервые за последние годы. Натка психанула и, хлопнув дверью, ушла, а Лерка не побежала за ней. Она просто устала. Устала от разборок, от ссор, от вечного Наткиного назидательного тона и жалобных глаз Фаины. Она устала от ВСЕГО.

— Ну, Лерочка, ну пожалуйста! — Нытье Маруси вывело Лерку из задумчивости.

— Я сказала — НЕТ!!! — проорала Лера. — Ты бы лучше за уроки вечером села! Одни тройки в дневнике!

Маруся ошалело глядела на сестру. Никогда Лерка не повышала на нее голос.

— Хорошо, Лера, — испуганно сказала Маруся. — Я сяду за уроки. — И тихо вышла из комнаты. Схватила свой рюкзак и пошла в прихожую одеваться. С остервенением зашнуровывая кроссовки, она смахивала злые слезы. Ну, почему, почему Лерка не может понять, что ей необходимо быть сегодня на дискотеке?! Там будет один мальчик из девятого «Б», Пашка. Он никогда не ходил на эти мероприятия, а вчера вдруг сам подошел и пригласил ее. Такой славный! Умница, не грубиян, как большинство сверстников Маруси. Все девчонки сохнут по нему поголовно и пытаются произвести на него впечатление. Но Павел лишь улыбается. И вот буквально в последнее время он стал ждать ее около школы после уроков! И даже пару раз проводил!

Но Лерке это неинтересно. Ее интересует только ее Вадечка. Полный идиот и придурок. Маруся знала, что это он подговорил Лерку. Неделю назад он видел, как Пашка провожает Марусю, вот и настучал, гаденыш.

— Ну что, красавица, обломилась гулянка?

Маруся вздрогнула и подняла глаза. Вадим стоял перед ней, и тонкие волосатые ноги торчали из-под махрового халата. Ее аж передернуло от омерзения.

— Отвали, — огрызнулась она и поднялась.

— А вот грубить не надо, красавица, — ухмыльнулся он. — Рано тебе еще с мальчиками гулять. Дома посидишь. Вон ты у нас какая гладкая выросла, не ровен час кто-нибудь обидит. — И он провел рукой по ее щеке.

Маруся дернулась.

— Еще раз прикоснешься — я Лерке скажу, как ты меня вечно лапаешь.

— Ой-ой-ой! Какие мы нежные! — гадко захихикал Вадим. — Да кто тебе поверит? Чтобы сразу после школы — домой! — голосом, не терпящим возражений, отчеканил он.

Маруся хотела достойно ответить на хамство, но тут в прихожую протиснулась Анюта. Тонкая, словно тростинка, с льняными косичками, вся такая трогательная, она была похожа на одуванчик. Светлые глаза удивленно смотрели на сестру.

— Марусь, пойдем в школу. Опоздаем.

— А Соня где?

— Я тут. — Восьмилетняя Сонечка тащила огромный портфель. Она уже ходила во второй класс и очень этим гордилась.

Маруся взяла Соню за руку, и они втроем вылетели из квартиры.

— Спасибо, Анют, а то я не знаю, что бы сделала, — выдохнула она в лифте.

— Он опять к тебе приставал? — тихо, чтобы не услышала Соня, спросила Аня. — Почему ты не скажешь Лере? И мне запрещаешь. Может, она тогда выгонит его?

— Нет, Анька. У Леры и так проблем полная котомка. Так что молчи как немая. Сами справимся.

Она не могла сказать сестре, что уже пыталась поговорить с Лерой. Та только сказала, что нечего перед мужиком в коротеньком халатике ходить да грудью трясти. А еще если Маруся так откровенно невзлюбила Вадима, это не значит, что она вправе на него наговаривать. И еще — Соня.

Сонечку Манька любила до беспамятства. Племянница была как солнышко в их погребе, называемом домом. Когда Марусе было совсем невмоготу, Соня забиралась к ней на коленки и прижимаясь тельцем к животу, гладила тетку по плечу. И тем, что Соня жива, они все обязаны этому проклятому Вадиму. Ну почему, почему именно у него тогда оказались деньги? Маруся в который раз задавала себе этот риторический вопрос. Историю с операцией Сони она знала до последней буквы. Вот бы денег одолжил дядя Везуня и Лерка вышла бы за него. Вот жизнь была бы!

Большого, уютного, веселого дядю Сережу они помнили с Анютой, хотя прошло уже шесть лет. Марусе было тогда всего восемь, Ане — шесть, но до сих пор они вспоминают, какой он добрый. В последний раз они видели его на свадьбе Леры и Вадима. И больше он не появлялся. Вот его подарки тетя Ната передает им к каждому празднику, а сам он и носа не кажет. Тетя Ната говорит, что он живет в другой стране и как только вернется, тут же с ними встретится. Но Маруся уже взрослая и кое-что слышала из разговоров Леры и Натки. Не придет дядя Везуня к ним в дом никогда, пока этот придурок здесь.

Они добежали до школы и влетели внутрь под оглушительную трель звонка. Анюта ушла на второй этаж, а Маруся отвела Соню на третий.

«Нет, надо что-то сделать, — решила Маруся, усаживаясь за парту и открывая учебник по биологии. — Сбегу с последнего урока и пойду к тете Нате. Может, она что посоветует».

Вошла биологичка, и урок начался.

Натка третий час оперировала. Болела спина, и ужасно хотелось курить. Сегодня еще две операции. Слава богу, что плановые. Натка ненавидела операции, подобные вот этой. Растерзанное тельце маленькой девочки они буквально по кускам собирали двумя бригадами. Девочку привезли четыре часа назад с крупной автоаварии.

К сожалению, таких операций в последнее время было более чем достаточно. Бешеное время, бешеные люди. Ну вот куда несся этот водитель? Неужели сэкономленные секунды стоят жизни маленького человечка? Даже если выживет, на всю жизнь — инвалид. Пришлось удалить все, до последнего кусочка. Не то что детей — эта девочка не сможет даже познать счастье плотской любви. Зашили все начисто.

Хуже автокатастроф только изнасилование. В таких случаях Натке хотелось схватить скальпель и пойти исполосовать насильника на шнурки. Но в ее профессии места эмоциям не должно быть. Хотя иногда так хочется заорать в голос от отчаяния и полной беспомощности.

— Накладывайте швы. У меня все. — Натка отошла от стола и с остервенением сдернула перчатки с рук. — Господи, за что страдают дети?

Ей никто не ответил. Бригада врачей и медсестер заканчивала операцию и, возможно, они не слышали ее. А если даже и слышали, вряд ли нашлись что ответить.

Натка вышла из операционной. К ней навстречу поднялась миловидная женщина. У Натки сжалось сердце. Сколько тоски, немой мольбы было в светлых глазах.