тебе ее разогрею? – спросила Сесиль, значит, она все же обратила внимание, что они приехали. Впрочем, ответа она не получила, воспитание мальчика оставляло желать лучшего.

Во время ужина Инди сделала попытку вернуться к теме президентских выборов; ну ему-то что, он привык молчать, все-таки уже не первый год в деле. В итоге она слегка разозлилась и фыркнула:

– Ну, тебе-то по-любому нельзя рот открыть, это понятно…

Что верно, то верно, вообще, это было ее первое меткое замечание за вечер – будь ему даже что-то известно, он обязан был бы хранить молчание. Вот только он ничего не знал о намерениях Брюно, и что-то ему подсказывало, что Брюно и сам пока ничего не знает. Он попытался представить его в пылу избирательной кампании, отвечающим на вопросы журналистов типа Инди: да уж, та еще перспектива, принять решение ему будет непросто.

Ну и само собой, она перешла следом к вопросу об извечной, но постоянно усугубляющейся угрозе “Национального объединения”. Эрве из осторожности предпочитал помалкивать, мирно жуя баранью ногу, разве что подливал себе вина чуть чаще обычного, это единственное, что выдавало его легкое раздражение – Сесиль, видимо, сделала ему внушение со всей присущей ей строгостью; ну а что касается Орельена, то он никогда не поддерживал разговор на эти темы; возможно, он думал о средневековых гобеленах, к которым скоро вернется, о прекрасных благородных дамах, ожидающих возвращения своего рыцаря из крестового похода, короче, о всяких детских и несущественных вещах. Так что в итоге говорила одна Инди, что, судя по всему, нисколько ее не смущало, она, видимо, даже не отдавала себе в этом отчета. Тем не менее, разойдясь сразу после ужина, все вздохнули с облегчением.

10

Поль – всемирно известная звезда, только он понятия не имеет, в какой области. Он идет по слякотной улице в пятом округе Парижа вместе со своей женой и агентом (его жена не Прюданс, а чернокожая девушка, похожая на тех двух эфиопок в Аддис-Абебе, но, в отличие от них, его так называемой жене чужда всякая стыдливость, напротив, она готова выставлять напоказ интимные части тела при любом удобном случае, испытывая при этом немного странную гордость); дождь льет не переставая, на светофорах мигает желтый; идти по загустевшей на тротуарах скользкой пленке грязи тяжело и даже опасно.

Поль удивляется, что его агент не свернул направо, в сторону дома; дело в том, что ему хочется выпить в соседнем кафе под названием “Кафе Паризьен”. Тут Поль понимает, что они находятся в самом начале улицы Монж, но какое это имеет значение. Они входят в кафе. Так называемая жена Поля куда-то исчезла. Через некоторое время, поскольку никто явно не собирается их обслуживать, его агент направляется к барной стойке в глубине зала. И тут к Полю подсаживается псевдоофициант. Он держит себя с шокирующей фамильярностью и болтает ногами, так что Полю приходится отвести свои ноги в сторону.

Агента Поля нет как нет, заказ напитков затягивается. К его изумлению, псевдоофициант просит обнять его и, перейдя от слов к делу, прижимается к нему в ожидании более интимных прикосновений. Поль сопротивляется, но руки псевдоофицианта обладают какой-то клейкой силой, ему все труднее и труднее отбиваться от его приставаний. Повернув голову в сторону, он вдруг замечает съемочную группу телеканала TF1. Два оператора, звукооператорша и режиссер – Поль догадывается, что это режиссер, потому что он держит в руках свернутый машинописный текст, видно, сценарий этого эпизода, и ему удается даже разобрать заголовок – “Нежность”.

Агент Поля оглядывается на него, история с их заказом, похоже, наконец-то сдвинулась с места. В ту же секунду он замечает, что у них есть еще и второй сценарий, озаглавленный “Агрессия”. К счастью, агент возвращается с двумя бокалами в руках.

– Франсуа-Мари… – встревоженно говорит Поль (так зовут агента), – Франсуа-Мари, я думаю, нам пора вмешаться, так нельзя.

Агент Поля, с первого взгляда оценив ситуацию, разводит руки в стороны и резко выбрасывает их вверх. Съемка немедленно прекращается. Затем он идет вглубь кафе, и вся съемочная группа понуро, поджав хвост следует за ним, понимая, что ситуация складывается не в их пользу.

Бар исчез. Агент Поля развалился в удобном кресле, скорее даже в шезлонге, стоящем на месте барной стойки, – откуда-то появились и зеленые растения, освещение изменилось, теперь они вроде сидят у бассейна на тропическом курорте. С завидным спокойствием агент Поля толкает длинную и подробную речь об истории права на изображение. Внезапно члены съемочной группы принимаются, все как один, огорченно восклицать: “Мы в жопе… мы не знали… Нам конец…” Агент Поля подтверждает, что действительно они попали в затруднительное положение; он и не думает скрывать, что потребует – и получит, в соответствии с прецедентным правом, – заоблачные суммы в счет возмещения убытков от всей цепочки виновников. Он также не скрывает, что карьере преступных телевизионщиков будет нанесен смертельный удар.

Поль внезапно проснулся в четыре утра, комнату заливал свет полной луны, видно было почти как днем. Пошатываясь, он подошел к окну закрыть ставни, опять лег и почти сразу заснул. Он проснулся снова, уже не так резко, около семи утра; ему снова приснился сон. Он запомнил его лишь отчасти, сон был как-то связан с Прюданс и ее саббатом в Гретц-Арменвилье. В самом конце ему привиделось название религиозной общины, организовавшей мероприятие, что-то вроде “юкки”. Он включил ноутбук, попробовал погуглить на скорую руку: нет, не то, юкка – это декоративное растение. Он предпринял еще две попытки и наконец нашел то, что надо: это был, или, вернее, была викка, новая религия, которая сейчас очень быстро набирает обороты, особенно в странах англосаксонского мира. Все остальное не показалось ему ни очень интересным, ни понятным: адепты викки, судя по всему, поклонялись богу и богине, в смысле мужскому и женскому началу, необходимым, считали они, для равновесия мира; эта идея не отличалась сокрушительной оригинальностью. Кстати, Прюданс, часом, не принимает ли участия в ритуальных оргиях? Он бы вообще-то очень удивился. Чуть позже он снова заснул. Хорошо бы время от времени видеть эротические сны с юными богинями в прозрачных платьях, которые валяются в траве на залитых солнцем лужайках, ну и, допустим, славят своего бога, но он не имел ни малейшей возможности контролировать собственную сновидческую жизнь, это так не работает.

В следующий раз он проснулся около одиннадцати. Щедрое солнце на чистейшем лазурном небе освещало леса, луга и виноградники, тридцать первое декабря тоже выдалось ясное. Хорошо, что он так поздно пробудился, больно уж ему неохота ни с кем