сегодня вечером, в спальне, в общем, ночка его ждет тяжелая. Ну да, ему уж точно лучше было бы промолчать.

Тут Эдуар закрыл глаза.

– Он устал, – поспешила пояснить Сесиль, – все это для него слишком утомительно, давайте оставим его в покое.

Все что-то согласно пробормотали, действительно, на сегодня с него хватит семейного сбора. Они вышли, оставив отца наедине с Мадлен, она взяла его за руку, внимательно следя за изменением его дыхания, которое становилось все более медленным и ровным.

– Нам надо организоваться с транспортом, – сказал ему Эрве, когда они подошли к парковке. Он прав, все они в машину не влезут, придется дважды съездить туда-сюда.

9

Они нашли открытое кафе на улице Мулен, Орельен с семейством могли там подождать его возвращения – Поль взял на себя их доставку на место. Ничего страшного, главное, считал он, не потакать Инди, и ему воздастся, он чувствовал, что в силах справиться с ней. Он знал, что она его побаивается, особенно с тех пор, как он начал работать с министром, это все-таки власть, а власть она уважала, уважала почти так же, как деньги.

Через двадцать минут Поль поехал обратно в Бельвиль-ан-Божоле, он и правда быстро обернулся, и, как и следовало ожидать, Инди прямо лучилась улыбкой и, казалось, забыла о его выходке или, по крайней мере, на редкость умело прикидывалась. Она села впереди, рядом с ним, и завела разговор о президентских выборах. Ах вот оно что, усмехнулся он про себя, мог бы и сам догадаться, наверняка именно по этой причине она и вызвалась сопровождать Орельена к отцу: она попытается выудить у него информацию о планах Брюно. Ведь действительно, в прессу ничего не просочилось, последние пару месяцев он даже отказывался от интервью, что, должно быть, многих раздражало в тех кругах, где вращалась эта дура. Он вдруг сообразил, что за последние несколько месяцев она дважды сменила работодателя, и эти перемены не случайны, она перешла из “Обса” в “Фигаро”, затем из “Фигаро” в “Марианну”, кто же ему это рассказал? Возможно, пресс-атташе Брюно, она знала об их родственных связях. С другой стороны, это всего лишь точка зрения пресс-атташе, привыкшей усматривать какие-то заковыристые различия между практически неотличимыми друг от друга органами печати.

– Я удивился, что ты перешла в “Фигаро” и почти сразу кинула их ради “Марианны”… – сказал он, правда, не слишком уверенно.

– Ну да, а что? – огрызнулась она мгновенно, хотя явно была сбита с толку, он прямо чувствовал, что сейчас она начнет оправдываться, теперь ему оставалось только умолкнуть и ждать. – Меня воротило от колонок Земмура, – сказала она так, словно, произнеся эти слова, совершила похвальный акт гражданского неповиновения.

– Земмур – ублюдок, – подал голос Годфруа и снова погрузился в “Рагнарок Онлайн”.

Услышав это замечание, пусть тоже весьма банальное, его мать все же взяла себя в руки и добавила на сей раз гораздо более убежденным тоном, чуть ли не проникновенным, уж как умела:

– Но мне кажется важным, чтобы он мог выступать и отстаивать свою точку зрения. Свобода слова – это самое святое, что у нас есть.

– Ёбаный ублюдок, – добавил Годфруа, поясняя свою мысль.

Поль кивнул с серьезным видом, показывая, до какой степени ему интересен этот обмен мнениями, они проезжали уже Вилье-Моргон, и двух минут не пройдет, как они будут на месте, его отвлекающий маневр удался, Земмур всегда срабатывает, стоит только произнести его имя – и разговор с довольным урчанием катится по проторенной и приятно предсказуемой дорожке, приблизительно как это было с Жоржем Марше в свое время, собеседники тут же находят свои социальные ориентиры и свое место в привычной системе координат и тихо радуются. Сейчас он сам себе удивлялся, как он мог, пусть даже на мгновение, предположить, что Инди занимается журналистикой по убеждению, что нечто отдаленно похожее на убеждения хоть однажды могло возникнуть у нее в голове; эта гипотеза опровергалась всем, что он знал о ней. В “Обсе” она занималась в основном трансами, задистами[25], даже трансзадистами, такова была ее роль – роль журналистки, пишущей на социальные темы, – но, в сущности, она могла бы с тем же успехом рассуждать о неокатолических идентитариях или веганах-петенистах, один черт, по его соображению. Пока она, по крайней мере, молчала, а это уже что-то. Оторвав взгляд от туманной дороги, он заметил в зеркале заднего вида лицо Орельена. Он, казалось, полностью погрузился в созерцание пейзажа, почерневших от холода виноградников, но вдруг резко повернулся к нему, на несколько секунд их глаза встретились, поначалу Полю не удавалось расшифровать выражение его лица, но потом он неожиданно понял: лицо Орельена выражало просто-напросто скуку. Орельену было скучно, скучно с женой, скучно с сыном, скучно уже наверняка в течение многих лет, он бесконечно скучал в лоне того, что числилось его семьей. Должно быть, и детство ему выпало невеселое, подумал Поль, Эдуар никогда не был особо любящим отцом и держался от них подальше, он, конечно, дорожил семьей, но его работа и служение государству стояли на первом месте, это было очевидно с самого начала и не подлежало обсуждению. Что касается матери, то она просто их забросила, открыв в себе призвание скульптора. Сесиль, пожалуй, еще худо-бедно занималась Орельеном, но когда она уехала к Эрве на север, он был еще совсем маленький, ему и десяти не исполнилось. Да, он, видимо, чувствовал себя тогда очень одиноко. И сейчас ничуть не меньше, живя с женой, которая его не любит, и сыном, который его разве что терпит, ну и презирает слегка, не без того, да и вообще сыном-то ему не приходится. Поль смущенно отвел взгляд от Орельена, а тот так и смотрел на него пристально в зеркало заднего вида. Но они уже приехали.

Войдя в столовую, где пылал великолепный огонь, он поразился, как Мадлен, Сесиль и Эрве хорошо вместе, у них уже выработались общие привычки, и ему показалось, что они с Орельеном тут чужаки. Да и то правда, через два дня они вернутся к своим парижским делам, а эта троица останется тут, они будут общаться с врачами и все возьмут на себя. Пока вроде проблем не возникло, доктор Леру произвел на них благоприятное впечатление, и Сесиль, постоянно курсирующая туда-сюда между кухней и столовой, пребывала в прекрасном приподнятом настроении, оно почти не испортилось даже при появлении Инди, и Поль усомнился, заметила ли она ее вообще. Годфруа слинял к себе в комнату, не выпуская из рук айфона, но прихватил все же по пути две банки кока-колы и кусок найденной в холодильнике пиццы.

– Хочешь, я