– Природу не переспоришь.

– О себе говори. Я со своей природой сама как-нибудь разберусь. – Последовал еще один толчок.

– Разберешься, – кивнул Мотя, – так разберешься, что закончишь в психушке.

– Тебе-то какое дело? Может, я мечтаю закончить в психушке? – в запале брякнула Августа и снова толкнула коробкой Матвея.

– Тогда желаю, чтобы твоя мечта сбылась! – рявкнул окончательно вышедший из себя Матвей.

До Августы вдруг дошло, что стычка носит все признаки коммунальной склоки, и она разжала пальцы.

Швырнув на пуфик под вешалкой растерзанную коробку, Матвей вылетел за дверь.

В остатках упаковки, скорее похожая на рваную тряпку, перевязанная лентой картонка вылетела следом за Матвеем, съехала по отполированным ногами бетонным ступеням и с вялым шелестом приземлилась между лестничными маршами, как раз напротив мусоропровода…

… С ненавистью захлопнув дверь за идиотом соседом, Августа принялась метаться по дому.

Бестолково хватаясь то за одно дело, то за другое, она тем не менее не забывала чутко прислушиваться к звукам за стеной – теперь там было тихо, как на кладбище. Ну разумеется…

Позиционная война подменила собой Rammstein, боевики с вестернами и даже неистовый секс.

Теперь эта тишина бесила почти так же, как до этого стоны и всхлипы вперемежку со скрипом дивана.

Откровенно говоря, Августа даже засомневалась, сможет ли жить без этих атрибутов самца-производителя-олигофрена-соседа.

Нет, речь шла не столько об истошном скрипе соседского дивана (без этого она как раз прожила бы), сколько о нелепых заигрываниях. Сумка, попытка донести пакеты, улыбки и взгляды – все это, безусловно, были заигрывания. Робкие и неуклюжие по причине скудоумия, но многообещающие.

Сосед, как оказалось, развеял по ветру ее однообразную жизнь. Развалил, как карточный домик. Выпустил на свободу табуированные желания и запретные мысли, в том числе и такую крамольную: «А каково это – заниматься с ним любовью?» Ужасный ужас.

И что теперь? Теперь Данька, работа и подруги уже не могли заполнить эмоциональные пустоты. Требовалось что-то из ряда вон выходящее – как раз такое, что представлял собой сосед.

Все эти сумбурные мысли так взвинтили Августу, что, сдерживая слезы, она подкралась к двери и заглянула в дверной глазок.

Глазок отразил освещенную тусклым, рассеянным светом лестничную клетку.

Стараясь не шуметь, Ава повернула замок и высунулась в подъезд. Так и есть: расхристанная коробка все еще валяется рядом с мусоропроводом.

Ава решительно прикрыла дверь и ринулась в детскую – так называлась у них комната брата:

– Да-аньк!

Напрасный труд – отгородившись от внешнего мира наушниками, Данька с головой ушел в виртуальную жизнь. Пришлось похлопать по плечу.

– Чё? – раздался зомбированный голос. Брат клацнул клавишей, повернул недовольную физиономию и освободился от наушников.

– Быстро сгоняй к мусоропроводу, подбери коробку, которая там лежит, – распорядилась Ава.

– Чё-чё? – Данька испытывал известные трудности при перемещении из одного мира в другой.

– Вставай, – подталкивала брата Августа, – скорей, пока ее кто-нибудь не подобрал.

Подгоняемый не столько сестрой, сколько любопытством, Данька оторвался от стула и припустил к мусоропроводу.

Вернувшись, он получил следующее распоряжение:

– Отнеси это нашему соседу.

– Матвею, что ли? – строил из себя непонятливого Данька. При этом он запустил палец в надорванный край коробки и попытался разглядеть содержимое.

Ава шлепнула брата по руке:

– Матвею. Давай быстро.

– А что это? – Опять он что-то пропустил.

– Сделай то, что я прошу, – попыталась осадить брата Августа.

– Ах так? Может, тогда без меня разберетесь, а?

– Шантажист мелкий.

Данька моментально уловил неуверенность в интонации сестры.

– Нечего детей втягивать во взрослые отношения, – ловко ввернул он. Это был тезис тети Любы, смысл которого Данька не очень понимал, но сейчас, кажется, попал в точку.

– Господи боже мой, – ахнула Августа, – еще один моралист карманный. Неси, сказала.

Она открыла дверь, развернула брата лицом к выходу и подтолкнула.

С коробкой под мышкой Данька оказался за порогом.

– И быстро домой! – прошипела ему вслед Августа.

Что она о себе воображает, эта врачиха?

Да у нее этот… Как он называется? Да! Завышенный уровень притязаний – вот что!

Что ж он, совсем съехал с катушек – подстраивать такое? За малым не угробить человека? Ради того, чтобы покрасоваться? Это ж какое циничное воображение нужно иметь? Даже не циничное, а больное. Вот у нее, у докторши, – больное воображение, а у него – нет. У него самое что ни есть здоровое.

Это же надо додуматься до такого?

Хотя – ничего удивительного: додумалась же она таблетками заменить секс. Вот дура.

Звонок в прихожей настиг Степуру в верхней точке кипения.

Со злополучной коробкой в руках за дверью стоял Даниил – брат дуры докторши.

Вид растрепанного подарка ударил по оголенным нервам.

– Что надо? – рыкнул Матвей.

– Вот так всегда, – Данька надул губы, – вечно я крайний.

Справедливая критика сразу же охладила Мотю.

– Входи. Только убери это куда-нибудь. – Он кивнул на картонку.

Устроив многострадальный подарок на полке для обуви, Даниил прошел следом за хозяином на кухню.

– Пиво пьешь? – спросил гостя Матвей.

– Пробовал как-то. – Данька даже покраснел от удовольствия – здесь его держали за того, кем он является, – за взрослого.

– Слушай, а тебе шестнадцать есть?

Данька скис:

– Мне тринадцать.

– Тогда, наверное, я погорячился. Будешь колу?

Получив колу, Данька устроился на диване и снова почувствовал себя членом мужского Клуба.

– Вы с сеструхой полаялись, что ли?

– Я не лаялся. Я высказал свое мнение, – с достоинством объявил Матвей.

Даниил в этот момент уже потягивал колу и не сразу спросил:

– Это ты про воровство и наезд?

– Ну конечно! Как только этой курице, то есть твоей сестрице, такое в голову пришло? Неужели я похож на больного?

– Нет, – Данька выпустил изо рта трубочку и преданно затряс нестриженой башкой, – не похож.

– Мне что, делать нечего? – продолжал недоумевать Мотя.