Маша, помолчав еще немного, задумчиво произнесла:

— Прав-то ты, может быть, и прав… Только зачем мне твоя правота нужна? Нет, Вадим, не нужно об этом больше говорить. Лишнее это.

— Для кого лишнее? — не сдавался Вадим. — Для кого? Для меня? Нет, для меня это — не лишнее, это самое необходимое, как я теперь начинаю понимать.

— А, я был полным идиотом, я был мерзавцем, но ведь все это было — и ушло. А осталось главное, и ты называешь это лишним?! Машка, я не могу поверить, что это сказала ты. Ты ведь никогда ничего не боялась, а теперь просто струсила. Если бы тебе было до такой степени все равно, как ты пытаешься мне показать, ты не избегала бы этого разговора.

— Вадим, я не понимаю, для чего ты все это мне говоришь и для чего ты вообще явился сейчас сюда.

— Да для того, чтобы поговорить с тобой, я и пришел. Скажу честно — сам боялся, а теперь — как головой в воду. Машка, для тебя ведь все то, что было, так же живо и так же много значит, как и для меня. Признайся в этом если не мне, то хотя бы самой себе!

В это время смолкло тарахтение движка, и лампочка, несколько раз мигнув, погасла. Оба несколько минут сидели в темноте молча и совершенно неподвижно. Потом Маша нерешительно произнесла шепотом:

— Мы с тобой так притаились, как будто и в самом деле прячемся от кого-то.

— Да, от себя мы прятались очень долго, — так же тихо ответил ей Вадим. — Только пора уже перестать это делать.

Он подвинулся чуть ближе к Маше и положил ей руку на колено. Она никак не отреагировала на это прикосновение, хотя рука Вадима показалась ей просто обжигающе горячей. Он придвинулся еще ближе. Маша хотела что-то шепнуть ему, но не успела — сильные руки Вадима обхватили ее, и поцелуй закрыл ей рот.

Ночная темнота понемногу рассеивалась, превращаясь в серенькое предрассветное время, когда Маша нехотя сказала:

— Пора тебе уходить, а то скоро народ проснется.

— Да нет, еще часов пять только. Погоди!

Он приложил палец к губам, прислушиваясь к шороху снаружи.

Маша хихикнула:

— Да не бойся ты! Кто тут в пять утра станет вокруг моей палатки бродить? Это же наверняка Васька!

— Какой Васька? — не понял Вадим. — Вроде в лагере никакого Василия нет?

— Ежик, — тихонько смеясь, пояснила Маша. — Он почти ручной и ко мне часто в гости приходит. Ну ладно, ты действительно иди, а то светло уже совсем.

Вадим тихонько выскользнул из палатки и, осторожно пробираясь между кустами, отправился к себе в обход лагеря, чтобы не попасться на глаза какому-нибудь любителю ранних прогулок.

Оставшись одна, Маша уселась на настиле палатки и закурила, поеживаясь от утреннего холодка — ночи уже стали прохладными, и в этот ранний час чувствовалось неотвратимое приближение осени, пока еще незаметное в дневные часы. Теперь, когда Вадим ушел, радостное возбуждение быстро покинуло ее, и Маша чувствовала полную опустошенность.

Она не могла сейчас думать ни о чем, и в ее сознании ясно присутствовала только лишь одна мысль: «Пусть он уедет… Я не могу сейчас его видеть… Пусть он уедет…» Вадим действительно должен был скоро уехать. Он сам сказал ей об этом ночью. А сейчас Маше хотелось, чтобы он уехал как можно скорее, чтобы не видеть его и не думать о том, что ей делать дальше.

Она сидела, не замечая того, что замерзла, не видя, как посветлевшее небо, уже золотисто-розовое на востоке, внезапно вновь быстро потемнело, и сильный порыв ветра зашумел листьями деревьев. Очнулась от своего оцепенения Маша лишь в тот момент, когда на нее упали первые крупные холодные капли. Пришлось подвинуться подальше от края настила, под прикрытие тента.

В кустах что-то зашуршало и хрюкнуло.

— Васька, Васька, — тихонько позвала Маша и побарабанила пальцами по доскам рядом с блюдечком.

Василий прекрасно знал этот условный знак и, приветственно пофыркивая, деловито засеменил своими короткими ножками к блюдцу. Маша потянулась к стоящей у входа в палатку сумке, достала оттуда яблоко и, откусив кусочек, положила его в миску.

Еж придирчиво обнюхал угощение, решил, что оно ему вполне подходит и вреда ежиному здоровью явно не причинит, и принялся за еду. Постепенно, по кусочку, он слопал все яблоко, хрюкнул на прощание и удалился в кусты, смешно повиливая толстеньким задом.

— Васька, посидел бы со мной, — позвала его Маша, однако ежик скрылся в густой траве. Очевидно, его ждали более важные дела.

Маша вновь погрузилась в собственные переживания, отключившись от всего на свете. Но усилившийся ветер начал захлестывать ее дождем.

Тряхнув головой, она постаралась вернуться к обычной, повседневной жизни и с облегчением поняла, что это не так уж и трудно. «Дождь начался, да сильный какой… Стало быть, на сегодня никаких маршрутов не предвидится. Нужно будет заставить Дядю Ваню порядок на кухне навести».

Старательно удерживая в голове эти обыденные, такие привычные и безопасные мысли, Маша вернулась в палатку, решив еще поспать. В изнеможении растянувшись поверх спального мешка и закутавшись в одеяло, она закрыла глаза и поняла, что сделала ошибку. Нужно было чем-то заняться, чтобы не дать себе возможности задуматься над тем, что произошло сегодня ночью. А теперь у нее просто не было сил выйти наружу и погрузиться в обычные заботы. Маша лежала неподвижно, а в мыслях ее бушевала буря.

«Господи, зачем я это сделала?! Что со мной случилось? Мне ведь он совсем не нужен, зачем, зачем я это сделала, почему не выгнала его? Я же люблю Мишку, и никто мне больше не нужен…» Однако в это же время ехидный голосок нашептывал ей откуда-то издалека: «Дурочка, что ты переживаешь? Переспала с восхитительным мужиком и расстраиваешься по этому поводу — ну не глупо ли? Ничего от твоего Мишки не убудет из-за этого. И в конце концов, не так уж ты его и любишь. Ты же сама знаешь, что он тебе уже надоел. Семья? А что семья? Что с ней случится оттого, что ты переспала с Вадимом? Нужно пользоваться моментом, живем ведь один раз. А дома никто ничего не узнает, и хуже от этого никому не будет. А вот лучше — очень может быть! Тебе же от этого лучше, правда?»

Так и не справившись с маленьким ехидным существом, Маша не выдержала той сумятицы мыслей, которая охватила ее, и тихо заплакала, что она вообще-то делала крайне редко. Незаметно она уснула, но внутренняя буря продолжалась и во сне. А ветер, рвущий тент над палаткой и упруго бьющий в ее стенки, лишь усиливал это ощущение.

Вадим в своей палатке, расположенной на противоположном конце лагеря, не видел и не слышал, как начался дождь. Устав от бурно проведенной ночи, он уснул, едва успев улечься поудобнее. Однако через час резкий порыв ветра бросил на крыльцо его палатки здоровенную сухую ветку. От этого стука Вадим проснулся и уснуть больше уже не смог. Его тоже одолели невеселые мысли, правда, вовсе не такие бурные, как Машу.

Еще до приезда сюда он испытывал к ней непреодолимую зависть — с того момента, когда его руководитель поведал ему о предстоящем конкурсе и упомянул о Маше Салминой как об одном из самых вероятных претендентов на грант. Вадим постарался вспомнить, где он мог раньше слышать эту фамилию, и в конце концов из глубины памяти всплыло воспоминание о Маше. Да, точно — он слышал, что она вышла замуж и, кажется, за своего однокурсника по фамилии Салмин. Кто-то давным-давно говорил ему об этом.