— А как же дом? — Кларисса выпрямилась. — А как же Джинджер Роджерс и Фред Астер?

— Родительский траст.

— Розовая лестница?

— Отошла в область воспоминаний.

— Чудный садик… — горестный шепот был тише дыхания новорожденного.

— Можешь с ним распрощаться.

— Ну хотя бы у тебя осталась машина, — утешилась она.

— Только до конца выходных.

— Мама родная! Ты в полном дерьме.

— Прошу прощения, мы в полном дерьме, — поправил Аарон. — И я никогда в жизни не чувствовал себя лучше.

Они уже ехали по узкому проулку чуть в стороне от Голливуд-стрит. Впереди показался увитый плющом многоквартирный дом, построенный в стиле пятидесятых. Как раз в таких местах, по мнению Клариссы, и обитали самые жуткие, горластые студенты актерских курсов.

— Вот мы и дома, — объявил он.

— Это ты дома, — возразила она. — Я из машины не выйду.

— Послушай, Кларисса, ты ведь обет дала, помнишь? «В горести и печали…»

— Откуда мне было знать, что горести начнутся так скоро. Всем известно, что «горести» случаются лет через тридцать, когда у тебя обнаруживают рак задницы или еще что-нибудь в этом роде.

Аарон вышел из «бентли», перешел на сторону Клариссы, но всякий раз, когда он пытался открыть дверцу, она опять захлопывала ее.

— Кларисса, речь не о раке. Перестань ребячиться. Мы просто начинаем с нуля. Многие люди начинают с нуля.

— Я не начинаю с нуля! Я не умею начинать с нуля! Знать не желаю, что такое это твое «с нуля»!

Из окон пялились любопытствующие. Какая-то парочка, свесившись с балкона, разглядывала девушку в халате («Смотри-ка, у нее и правда под ним свадебное платье?») и парня в мокасинах и темно-синем свитере, похожего на Биффа в школьной постановке «Смерти коммивояжера».

Девушка резко задрала голову и поприветствовала парочку, выставив ухоженный, наманикюренный средний палец.

— Ты куда меня привез! — завизжала она. — Они тут все смахивают на… будущих актеров мыльной оперы.

Кто-то бросил в «бентли» кожаной сандалией.

— Фу! «Биркенсток»[20]! Убери от меня эту гадость! — завопила Кларисса. — Я позвоню маме.

Пока Кларисса звонила по телефону, Аарон принялся разгружать вещи. Включился автоответчик, и саксофон заиграл что-то в стиле семидесятых. Кларисса ждала гудка, подвывая, как кит во время брачных игр.

— Мама, это Кларисса. У меня кошмар. Аарон — нищий!

Потом решила позвонить отцу, но призадумалась — большей частью из-за того, что не помнила номер наизусть, а на SIM-карту его вносить не стала. Отец все равно менял телефон каждый месяц, чтобы увильнуть от налоговой инспекции, кредиторов и адвокатов своих подружек.

Кларисса внезапно осознала, что у ее отца привычки Пабло Эскобара, знаменитого колумбийского наркобарона. Аарон наверху, на балконе, уже знакомился с их — его — новыми соседями. Вспомнив, наконец, отцовский номер, она опять взялась за телефон.

Кто-то снял трубку. Не похоже, что живой человек.

— Кто звонит? — осведомился механический, словно компьютерный голос.

— Это Кларисса, твоя… дочь, Тедди.

— Минуточку.

Солнце выглянуло из-за белоснежных облаков, которые в любое другое утро смотрелись бы прелестно. Боже, что за несусветная рань. Наверняка часов девять.

— Пирожочек! — воскликнула трубка отцовским голосом. — Какая свадьба!

— Кто ответил на звонок, Тедди?

— О, это моя новая система, — пояснил он. — Понравилось?

— Дрянь.

— Это новейшая компьютерная примочка. Если я в он-лайне, компьютер отвечает за меня.

— Ты в он-лайне? Зачем?

— Ну как же. Я поставил 64 гигабайта «оперативки», теперь нужно еще DSL, хотя здесь, в западной части, с этим трудновато.

— Тедди…

— Я как раз болтал с одной милашкой из Финляндии. Видела бы ты эту красотку… Под метр девяносто, полный отпад, играет на барабане. Актриса. Снималась в порно, но не жестком. Славная крошка.

— И сколько лет этой крошке, Тедди?

— Лет девятнадцать-двадцать точно есть.

— Жаль, что с Айвой не сложилось, — заметила Кларисса. Деланная любезность отняла у нее последние силы. Закрыв глаза, она откинула голову. Такое ощущение, что вот-вот пойдет носом кровь. — Я слышала, она сбежала со Слокумом?

— Чего-то в этом духе следовало ожидать. У меня было чувство, что она относится ко мне не очень серьезно.

— Вот как?

— Она вечно… одалживала какие-то вещи.

— Типа?

— Картину. Столовое серебро. Чеки.

— Ну ладно, пап, — перебила Кларисса. — У меня проблема.

— Как Аарон?

— В порядке.

— Мне нравится этот парень.

— Ага.

— Славный парень, хороший мальчик. Тебе повезло.

— Его лишили наследства.

— Опаньки! — сказал Тедди.

— Опаньки? — переспросила Кларисса.

— Скверно, — сказал он.

— Да, скверно, — и Кларисса расплакалась, — скверно, как скверный кровавый понос.

— Тебе нужна помощь, пирожочек?

Впервые в жизни она не поморщилась, услышав это словцо.

— Эй, Денежный Мешок! — крикнула она Аарону, который уже курил и пил пиво с новыми друзьями. — Дуй сюда! Мы едем к Тедди!

— Я не буду просить у него денег.

— Ага. А знаешь что? Я сама попрошу.

Отец оплачивал старую квартиру Клариссы, так почему бы ему не снять для нее хорошенький домик теперь, когда дочь, наконец, остепенилась и обзавелась законной половиной?

— Я не возьму у Теда денег.

— Аарон, я верю в тебя, я верю в наш брак, но я не верю в жизнь за чертой бедности.

— Мы не живем за чертой бедности.

— Боже правый, Аарон, я просто хочу сменить жилье на нормальное! После этого все будет в порядке.

Ложь. Ничего не будет в порядке. Кларисса чувствовала себя куда более нищей, чем до замужества. Ей вспомнились свадебные подарки. Перевезти в эту квартиру новый фарфор и столовое серебро?! И думать нечего.

Тедди встретил их в гостиной в шелковой пижаме и с широченной улыбкой на физиономии. У него за спиной был офис, под завязку набитый компьютерным оборудованием; спертый воздух навевал воспоминания о дешевых сигарах в доме престарелых. На обоях отчетливо выделялось пятно — там, где еще недавно висела картина.