«Теперь официально: радуга все делает лучше».

Не перепост. Не старый снимок. Они сфотографировались вчера. В Брукхейвене, судя по геотегу. В паре километров от моего дома.

Тут я слышу гудок.

Автоматически встаю и сажусь к Саре в машину.

– Майя! Привет, – улыбается мне она. – Едем в кафе Intermezzo за тортом?

– Я там вчера была, – с трудом выдавливаю я.

– Ну и ладно, я все равно предпочла бы что-то посерьезнее. «Зрелый гриб», например? Как в старые добрые времена?

– Давай.

Всю дорогу до ресторана Сара рассказывает мне о том, как сложно разобраться со всем, что ей нужно купить. И о том, как ее мама хочет превратить спальню дочери в швейную мастерскую, стоит ей уехать. И о Лукасе, который отказывается брать свои смены, ссылаясь на больную руку.

Прежняя Сара заметила бы, что я ни слова не сказала в ответ. Прежняя Сара поняла бы: что-то не так. Но передо мной больше не та Сара.

Ресторан практически пуст, не считая нескольких мужчин, которые смотрят у стойки бара спортивное обозрение. Сара заказывает то же, что и всегда, – пиццу с оливками и хлеб с сыром. Раньше мы бывали здесь постоянно. Все началось в пятом классе, когда наши мамы привозили нас сюда обсуждать книжки про Перси Джексона в самопровозглашенном книжном клубе из двух человек. Но я не чувствую никакой ностальгии по тем временам. Опустошение, которое принесли та фотография и поездка в машине, постепенно оставляет меня. На смену ему приходит другое, более сильное чувство. Я выдыхаю, пытаясь успокоиться. Джейми считает, что нам с Сарой нужно поговорить. И если этого не сделать, внутри меня так и будет накапливаться раздражение. Похоже, именно это и произошло. Чем дольше мы откладываем этот разговор, тем хуже обстоят дела. Нужно остановить лавину.

Но я не успеваю ничего сказать, потому что слышу голос Сары.

– Я так рада, что мы выбрались, – говорит она, наклоняясь ко мне через стол с широкой улыбкой. – Я хотела рассказать тебе все новости лично. Мне ответили из того книжного. И знаешь что? Я получила работу!

У меня моментально пересыхает во рту.

– Можешь себе представить? Конкуренция была очень большая, но Эшли встала на мою защиту, поэтому меня взяли! Там ужасно мило, и я так рада, что у меня наконец будет всего одна работа!

– И когда ты уедешь?

– В том-то и дело. – Ее улыбка гаснет. – Они просили выйти при первой возможности. Я уеду 28 июня.

– Это же… в пятницу?

– Ага, внезапно. Я в ужасе. Слава богу, что у Дженны летний курс. Не знаю, что я бы делала, если бы не могла заселиться в общежитие, потому что материальную помощь мне переведут только осенью.

И она продолжает рассуждать про материальную помощь и договоры аренды жилья. О том, как колледж, возможно, позволит ей тоже записаться на летние курсы. Но я не могу сосредоточиться на ее словах. Мне нужно как-то принять тот факт, что наша первая за лето полноценная встреча станет и последней.

– Прости. – Подавшись вперед, Сара сжимает мою руку. – Лето выдалось напряженное. Я бы хотела, чтобы мы больше времени проводили вместе.

Но с Дженной-то она нашла время встретиться.

Из моей головы моментально улетучивается все, что я хотела сказать. Ни одной мысли. Сара смотрит на меня, ожидая ответа. Нужно срочно придумать реплику, от которой я не расплачусь. Я делаю глубокий вдох. Что-то нейтральное. Что-то безопасное.

– Но ты же вернешься на время голосования? – спрашиваю я.

– Что?

– Голосование. – Я прочищаю горло. – Оно меньше чем через две недели. И на местные выборы всегда приходит не слишком много народа. Важен каждый голос.

– Ничего себе. – Сара откидывается на стуле. – Это все, что тебя интересует? Поздравлений не будет? Вопросов о переезде тоже? Спасибо, что радуешься за меня.

– Почему ты хочешь, чтобы я за тебя радовалась? – резко отвечаю я. – У тебя есть Дженна, разве нет?

– Это-то тут при чем?

– Вы встречались. – Голос у меня дрожит. – Вчера. Я видела фотографию.

– Серьезно? И ты решила по этому поводу расстроиться? Дженна проезжала через наш округ по дороге в Афины. У меня был перерыв, и мы быстро зашли в кафе по соседству.

– И когда ты в прошлый раз писала мне, чтобы пригласить на кофе во время перерыва?

– Прости, но разве ты не поглощена «агитацией»? – Сара берет последнее слово в воображаемые кавычки.

– Ты что имеешь в виду?

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. – Она складывает на груди руки. – Не надо вести себя так, словно ты в мое отсутствие только сидишь и скучаешь. Тебе есть чем заняться.

Ладно, я могу понять отсутствие ее интереса к новому законопроекту. И к агитации: я и сама не хотела идти и стучать в чужие двери, пока меня мама не заставила. Но нельзя же обесценивать все, что мы делаем!

– Некоторые из нас, знаешь ли, пытаются тут что-то поменять. Потому что их интересует не только собственная жизнь. Эти выборы очень важны.

– Думаешь, я стану тратить деньги на бензин и добираться сюда ради того, чтобы проголосовать за какого-то выскочку? Тебе бы в комики идти, это весьма забавная идея.

– Ничего забавного не вижу! Очень многое сейчас поставлено на кон. Как ты не понимаешь?

– Я хожу на митинги и забастовки. Делаю что могу, но не заставляй меня становиться частью коррумпированной системы и ждать поощрения за это.

– Почему ты это говоришь? – На мои слова оборачиваются несколько человек у стойки, и я понимаю, что произнесла их слишком громко. Наплевать. – Они ведь собираются запретить хиджаб! – Сара выглядит удивленной, и я чувствую легкое удовлетворение. – А ты и не знала, да? Ты так сосредоточена на самой себе и идиотских мусорных корзинках, что не замечаешь всего остального. Ты меня даже с идом не поздравила. – Я смаргиваю слезу. – Я даже фотографию в Instagram[19] выложила, потому что ты там буквально живешь. А ты даже лайк не поставила. Была слишком занята разговорами с Дженной и ничего вокруг не видела?

– Прости, что забыла про ид, но я читаю там тысячу человек, а не десять, как ты, Майя! – Сара вздыхает. – Ты когда-нибудь задумывалась о том, насколько тяжело с тобой дружить? Быть твоей единственной подругой? Мне запрещено иметь больше одного близкого человека? Между прочим, для большинства людей это нормально. Ты понимаешь, насколько мне тяжело каждый раз давать тебе всю необходимую эмоциональную поддержку?

– Поверь, я отлично поняла, что вообще не могу обратиться к тебе за поддержкой! – У меня по лицу уже градом катятся слезы. – Мои родители этим летом разошлись, но мне не с кем было об этом поговорить. Не с кем. Ты всегда была слишком занята.

– Что… – Сара широко распахивает глаза. Потом умолкает, переваривая эти новости. И качает головой. – Если тебе нужно было поговорить об этом – да о чем угодно! – нужно было просто сказать мне, что дело срочное, и я бы нашла для тебя время. Но нет, – ее глаза сверкают, – гораздо интереснее хранить все в тайне, а потом изображать мученицу, как будто это я решила отстраниться от твоих проблем, о которых даже не знала.

– Потому что у меня не было времени рассказать тебе! Ты всегда работаешь!

– Ах, прости, Майя, мне очень жаль, что мой папа не врач, который может полностью оплатить мне обучение в колледже. Прости, что мне приходится искать стипендии, влезать в долги и бесконечно копить, чтобы во время учебы питаться не только растворимой лапшой. Прости, что я пытаюсь заработать себе на жизнь.

После этих слов мы долго напряженно молчим. Потом Сара откидывается на стуле и смотрит в окно.

– Поскорее бы пятница, – тихо говорит она. – Жду не дождусь, когда начну общаться не только с чертовыми подростками.

Я выскакиваю из-за столика, потому что меня начинают душить рыдания. Дышать становится тяжело. Из-за слез ничего не видно. Выбежав на улицу, я прижимаюсь спиной к кирпичной стене ресторана. Сара за мной не пошла. Я этого и не ждала.

Так поступила бы только прежняя Сара.

Стараясь сдержать дрожь в руках, я достаю телефон. Значит, я «изображаю мученицу»? Слова колют меня, словно иголки.

Нужно уехать отсюда.

Но не домой. Не могу ехать домой.

Я открываю приложение такси.