Глаза у Лизы округлились от удивления, отчего она стала похожа на сову, — какие-то новые правила игры, о которых она не знает? — а затем ее личико сморщилось, и ребенок заревел, считая игрушку безнадежно испорченной.

— Ой, подожди, выплюни! — заторопилась Маша: вдруг масса токсичная? — Это же искусственное печенье! — И она зашлась в безудержном хохоте, не в силах сдержать себя. Некоторые дети тут же подхватили смех — зачем пропускать веселье?

Когда в группу вошла заведующая, она застала хохочущую Машу, ревущую Лизу, чужого мужчину посреди группы, переступившего порог прямо в обуви, и устроивших настоящий кавардак из новых игрушек детей.

— Пройдите ко мне в кабинет, Мария Васильевна. Галя, присмотрите за детьми и наведите порядок в группе, — кинула она Галине, вошедшей с кастрюлями.

Маша расправила плечи и двинулась вслед за Людмилой Владимировной, весело подмигнув на ходу Глебу.

Вернувшись в город после месяца отдыха, Маша поняла, что не хочет больше той рутины и страха, в которых она находилась так долго. Прочитав в полюбившемся блоге про полезность баланса и способы его нахождения, она решила, что ей необходимо увлечься новым делом. И не просто увлечься, а совершенно отказаться от всего того, что не наполняло ее жизнь минутами радости и удовлетворения. Уйти из детского сада, как только на нее снова начнут давить или унижать ее, при этом покупая ее труд и время так дешево.

— Садись, — кивнула заведующая на стул напротив своего стола. — Я устала от тебя, Маша. Не успела ты выйти из отпуска, как я уже слышу из-за двери твоей группы шум, гам, рев, смех, а войдя, вижу полный беспредел, к тому же ты дошла до крайности: приводишь хахаля в рабочее время и не занимаешься детьми.

Все это заведующая говорила сухим бескомпромиссным тоном, как робот, и Маше казалось, что эта безжизненная женщина уже устала от себя самой. И она еще удивляется, почему у нее постоянно головные боли и букет болезней, никак не связывая это со своим дурным нравом. Людмила Владимировна тем временем продолжала:

— И немедленно убери чучело с детской площадки. Что-то я не видела в разработанных министерством образования планах занятий рекомендаций для подобного рода декораций детской площадки. Чему это учит детей? Что у тебя сегодня в плане? Ты вообще составляла план?

Маша молча слушала и не оправдывалась, не кивала и больше не вжимала голову в плечи при звуках голоса заведующей. Злые чары были развеяны. Сейчас она будто видела все со стороны, не являясь участником: вот человеку мало энергии и он ищет тепла в других, довольствуясь даже низким сортом — негативом, энергиями страха и уныния. Маша по-человечески жалела эту женщину, сидящую напротив, как на троне, с видом вершителя судеб, постаревшую, больную и усталую, вряд ли часто переживающую минуты радости и полноценности жизни, вряд ли осознающую бессмысленность и печаль своих дней.

— Маша, ты меня слушаешь вообще? — повысила голос заведующая. — Пугало убрать, привести себя в порядок — что это за платье в цветочек? Ты воспитатель, а не барная певица. И показать методисту планы занятий на ближайшую неделю. Ты поняла?

— Нет, — ответила Маша, и заведующая от неожиданности побледнела, в ее глазах даже мелькнула искра жизни, так она была удивлена, услышав от робкой, покорной Маши это «нет».

— Что ты сказала? — переспросила заведующая.

— Я увольняюсь, — спокойно ответила Маша. — Доработаю сегодня последний день.

Людмила Владимировна так сжала губы, что осталась одна красная полоска губной помады, на щеках проступили пятна. Она процедила:

— Доработаешь две недели — и свободна. Пиши заявление.

— Нет, — снова сказала Маша. — Сегодня последний день.

— Тогда в трудовой книжке я напишу тебе «уволена по недоверию», — зло выплюнула заведующая. — Думаешь, тебе все позволено? Согласно закону ты должна отработать две недели.

— Я отдала достаточно времени своей жизни этому детскому саду. А теперь если я что-то и должна, то только самой себе. Стать счастливой. Изменить свой мир. Вы можете написать все, что посчитаете нужным.

Какая-то трудовая книжка, простая бумага, не могла сейчас повлиять на ее решение. Тем более не хотелось покупаться на шантаж.

— Пиши заявление, — процедила заведующая. — Свободна.

«Да, свободна, — думала Маша, идя по коридору к своей группе. — Очистила место для нового».

После разговора с заведующей ее трясло, к тому же Маша испытывала страх перед неизвестным, ведь много лет кряду у нее было ощущение относительной защищенности, гарантированное завтра. Но в этот раз настроение было воинственное: ей невыносима была мысль о том, что она снова проявит слабость, и о том, что не будет в ее жизни никакого движения и роста.

Пусть она еще не готова была сказать себе, что за новое дело увлечет ее, но распрощаться с гнилой атмосферой, с тупиковым положением в жизни она готова была на все сто. На ее решение сильно повлияла мысль о том, что она заработала за час фотосъемки сразу несколько зарплат, так что условно она имела достаточно времени в запасе, чтобы найти новую работу. И вот ведь, оказывается, можно зарабатывать очень много, не затрачивая титанических усилий. Конечно, фотосъемка была счастливой случайностью, единичным случаем, но Маша уже не сомневалась: когда ты доволен жизнью, жизнь тоже довольна тобой и щедра на сюрпризы.

В группу она вбежала взволнованная и раскрасневшаяся. Глеб нерешительно стоял у окна, чувствуя себя виноватым: возможно, из-за него у Маши неприятности. Маша, нуждаясь в поддержке, ринулась к нему и прижалась к его крепкой груди, на миг зарывшись в его рубашку разгоряченным лицом. Глеб обнял ее и ласково, успокаивающе поглаживал дрожащие плечи.

— Ну что? Неприятности? — спросил он. — Ни о чем не переживай, я все решу, я сейчас пойду к… — начал он, но Маша подняла на него свое сияющее торжественной улыбкой лицо.

— Никаких неприятностей, — сказала она. — Наоборот, приятности. Я уволилась!

— Как?! — удивился Глеб.

— Играем по-крупному, — подмигнула ему Маша. — Сейчас тихий час. Уложу детей — и моя смена длиною в полжизни закончена. Подождешь?

Конечно, он подождал. Ждать ее для него сейчас было главным делом последних дней, это было равносильно ожиданию счастья, наполняло смыслом его жизнь.

Маша освободилась спустя час, легкая, какая-то воинственная, и они вышли из здания детского сада. Ей казалось, будто в ней бурлит лавина энергии, словно специально предназначенная для новых свершений, неизвестных целей, которые ей только предстояло обозначить.

— Что случилось, объясни наконец, — попросил Глеб.

— Я уволилась, больше ничего, — ответила она и хотела что-то добавить, когда на глаза ей попалось пугало, которое утром так понравилось детям.

«Не зря везла», — подумала Маша.

— Подожди секунду, хорошо? — обратилась Маша к Глебу.