лицо.

Теперь не ухмылялся.

Между паучьими пальцами колдуна сочилась тёмная кровь, плечи тяжело вздымались от неровного дыхания. Тубал на миг оглянулся на заново стекающуюся толпу и вскинул руки.

– Второй раз! – взревел он. – Второй раз я поставил тебя на колени!

Он мгновенно оказался возле Абрихеля и прижал дуло револьвера к его лбу. Глаза колдуна померкли, наполнившись готовностью к скорой смерти. С охоты вернулись солдаты Багровой десятки – должно быть, покончили с адептами – и с нескольких сторон направили дула карабинов в голову Абрихеля. Но ему ещё было рано подыхать. Пусть тоже увидит…

Тубал убрал револьвер и напряжённым шагом приблизился к лжепророку.

На площади снова стало людно. Тубал вынул из кармана зажигалку и обернулся. Тревожное ожидание на лицах. Предвосхищение момента.

«Смотрите…»

Он взглянул в лицо Калеха.

– Тубал… – В глазу лжепророка еле заметно блеснула влага. – Мне… – Калех заколебался, скорбно вздохнул. – Мне очень жаль.

Тубал хмыкнул. Ему больше не было дела до жалости. Он крутанул зазубренное колёсико, выпуская на волю огненный язычок, и бросил зажигалку во влажную чёрную груду.

– Пламя истины!

Покрышки моментально вспыхнули – и пламя охватило тело Калеха. Тубал невольно отшатнулся от пышущего жара. От ужаса и нестерпимой боли, какие возможны только при сгорании заживо, лжепророк отчаянно взмолился. Слов было не разобрать, но по одному тону капитан понимал, что тот просит Спасителя облегчить кошмарные муки… Последователи Калеха громко зарыдали. И вдруг огонь погас, будто свет в лампе. Невозможно! Он не мог колдовать со стянутыми пальцами! Ошеломлённый, Тубал смотрел на невредимого Калеха.

Над площадью раскатился истеричный смех. Капитан Багровой десятки далеко не сразу понял, что этот смех – его. Пальцы вцепились в волосы.

– Эй, командир…

Чья-то тяжёлая рука легла на плечо Тубала; сердце в груди заклокотало от негодования.

– Ты! – прошипел Тубал, оборачиваясь. – Ну что…

Сержант ударил его кулаком в переносицу.

Голова откинулась назад, и Тубал опрокинулся наземь. Он приподнялся на локтях, всхлипывая от обидного изумления, и тут же упал снова, получив удар ногой в бедро от подлетевшего незнакомца. Другие люди последовали примеру напавшего. Носок сапога болезненно врезался в челюсть.

Под градом ударов Тубал тщетно пытался отползти в сторону. Тяжёлым ботинком ему попали прямо в левую скулу – в глазу вспыхнуло белое пламя, а затем спустилась темнота. Грудь сковало морозным ужасом, вырывая наружу пронзительный крик:

– За что?! Вы не…

Чей-то каблук обрушился на правую руку Тубала, вдавливая пальцы в острые камни.

Многочисленные пинки посыпались в живот и по рёбрам. Боль палящей струёй прошила его от поясницы до затылка. Тубал попытался свернуться калачиком, но тело не слушалось. Внизу живота что-то лопнуло, и по ногам потекла горячая жидкость.

На шею набросили петлю, врезавшуюся в подбородок.

Под крики беснующейся толпы Тубала поволокли по площади. Холодные светящиеся фонари проплывали на фоне ночного неба. Ногти бессильно заскребли по камням, цепляясь за острые края. Сквозь кровь, налипшую на лице, он всё ещё чувствовал запах горелой резины.

«Я освободитель Алулима!»

– За что?!

Петля соскользнула ниже, и Тубал сдавленно захрипел. Откуда-то сверху донёсся смех.

– З-ш-ш… тх-хо… – попытался выговорить он, но ничего не выходило: горло сдавило так, что не вздохнуть.

«Я же…»

Наконец, удавка резко дёрнулась – и в шее что-то хрустнуло. Над головой сомкнулась тьма.

***

Робко перешёптываясь, несмелыми движениями верные последователи растягивали цепи, приковавшие Пророка к месту казни, помогали сойти на землю. Многим не верилось, что они достойны коснуться его… Весь город словно застыл в безмолвии.

Куова чувствовал сильнейшее головокружение, а конечности еле слушались, но он сделал несколько шагов вперёд. Самые пылкие из учеников обступили его, поддерживая под руки. Кто-то накинул ему на плечи тёплый плащ. Он прикрыл глаза, наслаждаясь блаженным покоем. Ему не нужно было видеть, чтобы знать, что в нескольких шагах от него всё ещё стоял на коленях Абрихель, удерживаемый горожанами, – ночь изменила даже его. Низкорослый, широкоплечий багроводесятник громко плакал и молил Спасителя о прощении. Где-то в тени восторженно улыбался Иона, а Гольяс метался среди толпы, ища непослушного сына. Куова открыл глаза и увидел сотни направленных к нему взглядов. Люди, что стояли ближе всего, не выдерживали и преклоняли колени.

«Они видят…»

Целая вечность сомкнулась в одной точке, и казалось, что мир погиб и возродился заново – мерное сердцебиение раздавалось в такт дыханию земли. Он вновь потерял солнце, однако обрёл нечто иное…

Но это только начало. Учение должно продолжаться.

Усталая улыбка озарила лицо Куовы. Краем глаза он заметил вдали качающееся на фонарном столбе растерзанное тело Артахшассы, и душу охватила глубокая печаль. Погибли неудержимое упорство и верность идеалам… Но что сделано, то сделано – жертва принесена. Куова поднял руки и вытянул их вперёд. Поверх голов прокатилось проникновенное аханье.

«Да… теперь они готовы».

– Братья, сёстры! – провозгласил он, и шум в толпе моментально стих. – Божественная воля спасла меня, чтобы я сказал вам! Спаситель желает, чтобы ваша мечта исполнилась!

Он смотрел в блестящие от слёз глаза, на измождённых ожиданием людей… Ладони поднялись ещё выше, точно разгорающееся пламя.

– Они говорили, что огонь очищает от скверны и лжи! Значит, так тому и быть. Спаситель желает, чтобы вы взяли власть в свои руки! Несите священный огонь, как знамя, – и вы всё получите!

Куова перешёл почти на шёпот, но каждый услышал его первый завет:

– Да запылают костры!

Глава VIII

Неприятности всегда являются, когда их ждут меньше всего. Светловолосый человек средних лет, одетый в бежевый костюм-тройку, появился перед Уршанаби Немешиасом и преградил ему путь. Появившись совершенно внезапно, застал его врасплох.

– Сударь Уршанаби? – уточнил он дружелюбным, но твёрдым тоном. – Надеюсь, вы никуда не спешите. На пару слов буквально.

Уршанаби вздрогнул, его взгляд заскользил по светло-серым стенам придорожных зданий в поисках спасительного прохода. Безрезультатно.

Человек в костюме засунул руку за отворот пиджака и спустя миг явил на обозрение позолоченный значок в форме щита. На нём красовалась рельефная голова быка.

– Комиссар Фабрис, полиция Зефироса. – Теперь в голосе звучали нотки предостережения. – Всего лишь несколько вопросов, сударь. Обычная процедура для иностранцев.

– Я совсем недавно здесь, – несмотря на растущее беспокойство, на чистом фларелонском сказал Уршанаби. – Я совершил что-то дурное?

Ему тут же стало неловко за свои слова и чувство, будто он беспризорный мальчишка, пойманный на краже конфеты, вынужденный оправдываться за мелкий проступок. Поэтому он не стал противиться безальтернативному предложению проехаться в полицейский участок. Комиссар вёл себя подчёркнуто доброжелательно, так что он начал сомневаться, что ему грозит