Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увеличив скорость, он потерял высоту. Он опять увеличил тягу и попытался подняться, но температура воздуха слегка упала; он летел в дневном нисходящем воздушном потоке над большим озером. Соответствующий поднимающийся воздушный поток начинался уже над землей, и он решил подняться в нем так высоко, как только сможет. Когда он доберется до далекого грозового фронта, ему понадобится каждый кубит высоты.
Он опять увидел орла только тогда, когда тот уже был над ним, летя прямо вниз, на него; чудовищный напор его крыльев толкнул Улара к земле быстрее, чем любой падающий камень, и наконец, в последнюю долю секунды, орел сложил крылья, крутанулся в воздухе и ударил его когтями — двойной удар, как двумя бронированными гигантскими кулаками.
Возможно, на мгновение он потерял сознание. Но, безусловно, безумное кружение земли и неба его не дезориентировало; он знал, что его левое крыло цело и невредимо, что второе нет, и его СМ не отвечает. Он подозревал, что полдюжины ребер и, возможно, спина сломаны, но сейчас не до них. С невероятным мастерством, которое заставило бы его товарищей-летунов разинуть рот, если бы они могли его видеть, он превратил беспорядочное падение в управляемый нырок, выбросил СМ и инструменты и еще успел наполовину уменьшить скорость, прежде чем ударился о воду.
* * *
— Разве ты не видишь брызги? — Синель встала с места в однобитовом фургоне, затенила ладонью глаза от солнца и уставилась на воду. — В озере есть чудовищные рыбы. Действительно огромные. Насколько я помню, я не была здесь с того времени, когда была маленькой девочкой… Во всяком случае, не помню, чтобы была.
Кивнув, Шелк вынырнул из-под полога, чтобы посмотреть на солнце. Облака, движущиеся с востока на запад, не закрывали протянувшуюся через все небо золотую полосу, которая — он опять напомнил себе — является видимым символом Ослепительного Пути, дороги моральной честности и искренней набожности, которая ведет Человека к богам. Не заблудился ли он? Он не чувствовал в себе готовность принести Журавля в жертву, хотя сделать это предложила богиня.
И потом, безусловно, это не то, что боги ожидают от помазанного авгура.
— Рыба голов? — Орев дернул Шелка за волосы.
— Действительно, рыбьи головы, — сказал он птице, — торжественно обещаю.
Сегодня вечером он поможет Гагарке ограбить комиссара Синель. Комиссары — богатые деспоты, жиреющие за счет пота и крови бедняков; этот, без сомнения, сможет обойтись без нескольких драгоценностей и серебряного сервиза. Тем не менее, грабить — нехорошо в принципе, даже если это служит высшему благу.
Хотя сегодня был молпадень, он прошептал последнюю молитву Сфингс и вернул четки в карман. Сфингс поймет больше всех остальных; Сфингс сама полульвица, а львы должны убивать невинные создания, чтобы есть — непоколебимый закон Паса, который назначил каждому созданию, кроме Человека, свою пищу. Закончив молитву, Шелк слегка поклонился свирепому и благожелательному лику на рукоятке трости Крови.
— Раньше мы приезжали сюда собирать жеруху, — сказала Синель. — Ее много на берегах озера. Мы выходили до тенеподъема и шли сюда, патера. Не знаю, сколько раз по дороге я высматривала воду с каждого пригорка. Если я не могла видеть ее, то знала, что нам еще идти и идти. У нас была с собой бумага, любая бумага, которую мы могли найти, мы намачивали ее и завертывали в нее нашу жеруху, а потом торопились в город, чтобы продать ее до того, как она завянет. Иногда она все-таки вяла, и тогда она была нашей единственной едой. Я все еще не могу ее есть. Однако я покупаю ее у маленьких девочек на рынке. Таких же, какой была я.
— Очень благородно с твоей стороны, — сказал ей Шелк, хотя сам уже думал о другом.
— Только сейчас ее совсем мало, потому что многие заливы с лучшей жерухой высохли. В любом случае я никогда не ем ее. Иногда я скармливаю ее козлам, понимаешь? А иногда выбрасываю. И спрашиваю себя, сколько дам, которые когда-то покупали ее у меня, делали то же самое.
— Я делаю сандвичи, — сказала женщина, сидевшая рядом с Шелком. — Жеруха и белый сыр на ржаном хлебе. Но сначала я должна ее тщательно помыть.
Шелк кивнул и улыбнулся:
— Отличный ланч в жаркую погоду.
— У тебя есть друзья здесь, в Лимне? — спросила ее Синель, говоря через Шелка.
— Родственники, — ответила женщина. — Здесь живет мать моего мужа. Она думает, что чистый воздух с озера полезен для нее. Разве не замечательно, что наши родственники могут быть и нашими друзьями, а?
— О, очень даже! Мы тоже ищем нашего друга. Доктор Журавль? Маленький человек, около пятидесяти, темные волосы? Маленькая седая борода?..
— Я его не знаю, — решительно сказала женщина, — но если он доктор и живет в Лимне, моя свекровь должна его знать. Я ее спрошу.
— Он только что купил здесь коттедж. И мог бросить практику, понимаешь? Мой муж помогал ему переехать, и патера пообещал благословить его новый дом. Но я забыла, где это.
— Ты можешь спросить в Хузгадо, на Береговой улице, — сказал человек слева от нее. — Он должен был зарегистрировать передачу собственности.
— А, так здесь есть Хузгадо? — спросила его Синель. — Я думала, что оно только в городе.
— Совсем маленькое отделение, — ответил мужчина. — Здесь выносят решения по некоторым мелким делам и держат несколько незначительных арестантов. У нас нет своей Аламбреры — тех, у кого длинные сроки, посылают в Вайрон. И они хранят записи о налогах и покупках собственности.
К этому времени однобитовый фургон уже катился по узкой и изогнутой улице, вымощенной булыжником; по бокам стояли шатающиеся двух-трехэтажные деревянные дома с высокими остроконечными крышами, ставшими из-за погоды и нехватки краски серебряно-серыми. Шелк и Синель, вместе с мужчиной, знавшим о Хузгадо, и женщиной, делавшей сандвичи с жерухой, сидели на обращенной к суше стороне длинного фургона; но, глядя через плечо, Шелк мог изредка
