— Трое детей — это сложно, — заметила я. — Тут без помощи бабушек или няни не обойтись, наверно…

— О, спасибо, что напомнила! И чтоб родители у неё в другом городе жили! А то будут совать нос в нашу жизнь, оно мне надо?

— Конечно, не надо, — покачала я головой. — У меня вот мама в Питере живет, так что точно тебе не подойду. Как хорошо, что мы сразу это выяснили.

— Подожди! — Иван продолжал мне улыбаться, явно не понимая, что не так. — Зачем рубить с плеча? Может, мы во всех остальных моментах совпадем. Ты не подумай, я ж современный мужчина, готов к компромиссам!

Оно и видно, угу.

— Слушай, у меня единственный вопрос остался, — улыбнулась я. — Та фирма, в которой ты работаешь… Она не “Домострой” случайно называется?

— Нет, — удивился он. — Никогда о такой не слушал. Я в “Главстрое” работаю.

Тут официант поставил передо мной блюдо с фрикасе из курицы, и в тот же момент я поняла, что совсем не голодна. То есть умозрительно, конечно, голодна, но не рядом с Иваном.

— Иван, — я встала из-за стола. — Прости, что отняла так много времени. Мы точно не подойдем друг другу. Я за свою половину заказа деньги оставлю…

— Да что я такого сказал, что ты меня сейчас так оскорбляешь! — вспыхнул Иван. — Конечно, я за все заплачу! Мужик я или нет?

— Мужик, — ответила я. — Спасибо.

— А жаль… — пробормотал он будто про себя, но так, чтобы я услышала. — Выглядела нормальной девушкой. И внешность, и платье…

— Угу, — кивнула я. — А оказалась в итоге из этих.

И махнула рукой в сторону птичьих бегов по клумбе, где клетчатоюбочная феминистка наконец споткнулась о куст и рухнула на траву. Я подумала было, что стоило бы помочь ей подняться и все такое, но она тут же стремительно вскочила на ноги и убежала в другую сторону, смешно размахивая руками.

Я отвернулась и пошла к выходу из парка, дыша осенью и задорно помахивая рюкзачком. И всю дорогу до метро размышляла, как буду рассказывать завтра Аркаше о работе его среднестатистического метода.

Во вторник утром я чувствовал себя так, как будто накануне сходил на прием к доктору-зло из мира киберпанка, и тот пересадил мне чужой мозг и некачественные глазные импланты, а после этого криво склепал черепную коробку титановыми скобками. А сушняк, видимо, возник как побочка от наркоза.

Еще болела спина после сна на дне душевой кабинки в квартире у Михи. Когда я проснулся, чуть ли не на четвереньках выполз из ванной и наконец сподобился снять пальто, друг пришел ко мне из кухни — отвратительно бодрый, в клетчатых тапочках, с громадной кружкой горячего кофе — и сказал, одновременно сочувственно и с долей осторожного восхищения:

— Ну ты вчера да-а-а-ал!

Я потер виски и попытался вспомнить, что конкретно и кому я вчера дал. Но последним воспоминанием была лестница на выходе из клуба.

— Мы что… пили?

— Мы — нет. А вот ты, видимо, да.

Я был абсолютно, стопроцентно уверен в том, что до момента отключки капли в рот не брал. Может, у меня ретроградная амнезия?

— Видимо?

— Ну, до того, как я тебя нашел.

— А потом?

— А потом ты был уже слишком хорош.

Черт. Вот тут я уверился, что первая версия про злого доктора была более правдоподобной, чем банальное “выпил-упал-очнулся-стыдно”. Потому что мне было не стыдно, а непонятно, в какой момент я успел нажраться так люто, что даже автопилот мне изменил. Не могла же поэтическая атмосфера так подействовать? Или могла?

Завтрак в меня категорически не полез. И рассказ о вчерашних подвигах я выслушивал, то и дело прикладываясь к бутылке холодной минералки. Во всех смыслах. И ртом, и лбом, и горящими щеками. Блин, да я так не исполнял даже на выпускном после одиннадцатого класса! В итоге решил, что это либо очень злая шутка, и мы с Михой действительно накидались уже вдвоем, но он почему-то это скрывает, либо меня загипнотизировали (применили магию, подложили пьянящий артефакт, навели порчу, сделали укол водки прямо в вену — нужное подчеркнуть). Все варианты казались равно идиотскими, поэтому я даже не знал навскидку, на котором остановиться. В итоге решил временно в целях сохранения рассудка перестать думать в эту сторону и поехал на работу в чистой рубашке с чужого плеча.

Чувствовал я себя весь день как холодец. Такой же нелепый, дрожащий, норовящий в тепле расплыться унылой лужицей. Помогало только непрерывно держать себя в руках, стиснув зубы, и помнить, что вот еще несколько часов, и можно будет поехать домой — отмокать в ванне.

Ненавижу такие дни. Никакого творчества и полета мысли. Только самые простые рутинные задачи, только сила воли, только хардкор. До этого подобные ощущения у меня бывали лишь тогда, когда я работал больным: отравился чебуреком, а заказчик, как назло, очень попросил сдать продукт как можно раньше. Пришлось тащиться в офис и радовать подчиненных зеленым лицом. Примерно таким, какое глядело на меня сегодня из всех зеркал.

А потом внезапно — раз! — и отпустило. Я даже толком не отловил момент, когда это произошло. Голова вмиг перестала болеть, тошнота отступила, мне зверски захотелось есть. Конечно, сначала я обрадовался. А потом напрягся еще пуще прежнего. Что за чертовщина происходит, а? Что за резкие смены состояния в организме?

Кстати, это было очень похоже на ощущения в Новой Голландии, когда я на несколько мгновений терял сознание. Тогда мне тоже было плохо по дороге домой, а потом — оп! — и стало нормально. Радует, что я хотя бы заметил эту странность... Значит, еще не совсем поехал крышей. Так. Стоп, Артем. Не зацикливайся.

Отложив размышления об этом на полку с надписью “подумать в выходные”, я ударно проработал до ночи, завалился домой около двух, чуть не заснул в ванной и отрубился, едва дойдя до кровати. Утром проспал два будильника, а потом мне позвонил старый друг Гоша.

— Бубубу! — сказал я, намекая, что приличные люди в девять утра айтишникам-полуночникам не звонят.

— Бубубу! — ответил Гоша. — Потусим вечером?

— Да без вопросов, — ответил я, и сон тут же отступил.

С Гошей мы знакомы тыщу лет. Или даже больше. Наша дворовая компания из пяти друзей прошла вместе воду, огонь и медные трубы, крыши гаражей, подвалы и заброшенные заводы, взбучки от родителей, драки с хулиганами и все виды глупостей, которые можно совершить в возрастном диапазоне от четырех до тридцати четырех лет. После школы наши пути разошлись, но мы поклялись, что хотя бы пару раз в год будем встречаться и делать веселее этот скучный взрослый мир.

— Что делаем? — поинтересовался я. В этом году была как раз Гошина очередь придумывать веселье.

— Идем в Летний сад в виде туристов! — радостно ответил он.