Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она перестает плакать и просто следит за действиями врача, а я слежу за ним и хочется придавить его голыми руками, чтобы не смотрел на нее так. Так… по-мужски.
– Я же сказал тебе лежать, – вдруг говорит Давид с упреком и сокрушенно качает головой.
– Не получилось, – шепчет девушка ослаблено, мельком смотрит на меня и снова переводит взгляд на Давида.
– А теперь что? В больницу?
– Не хочу.
– А что ты хочешь? Дуба дать у меня на руках? Агата! А ты, – он резко поворачивается и смотрит на меня так злобно, будто порвать хочет, встает и буквально отпихивает ладонью к стене. – Не жалко теперь ее? Смазливый подонок с куском льда вместо сердца. Твоя работа? – показывает на кровь, что все еще не прекратила идти. – Довел, да? – поворачивается к девушке. – Агата, может, хватит?
– Перестань, пожалуйста, – она отворачивает голову, закашливается, а потом тихо просит: – Пусть он просто уйдет. Не могу его видеть.
– Все слышал? – Давид отходит, брезгливо поморщившись. Темные волосы падают на глаза, делая его грозным киллером, а не врачом, спасающим жизни.
Я понимаю, почему она так ко мне относится. Да потому что еще тем утром, я видел надежду в ее глазах, но все равно ударил по больному, а девчонка была невинная, чистая, искренняя. Она ждала другого от меня, верила в настоящие чувства. Даже подкуп отца не изменил ее отношения, ведь, стоя у кровати, смотрела на меня и ждала правильной реакции, а я… А я урод.
Ухожу. Так будет лучше. Иду прямиком к бару в гостиной и наливаю себе стопку водки. Подношу к губам, что все еще хранят запах и вкус ее кожи, и выбрасываю стакан в стену. Осколки разлетаются пучком и окатывают меня брызгами и мелкой крошкой. Ненавижу себя за то, что ненавижу ее. Ни за что по сути. Она ведь ничего не сделала. Это не ее план, не ее игра. Она лишь пешка-исполнитель.
Я ведь правда испорченный и конченный, каких поискать, а она тянулась, раскрывалась, отдавалась без лишних слов, ничего не требуя взамен. Принимала таким, какой есть. Я не могу быть другим, не умею, а она все равно любит. Не Давида, не Егора, а меня.
Агата не говорила этого, не признавалась, но Егор прав, все видно по глазам. И так больно ей только из-за меня. И плохо стало из-за меня.
Присев спиной к дивану, смотрю в потолок, желая его расковырять взглядом, чтобы плита рухнула и раздавила. Потом меняю положение в утыкаюсь лбом в колени. Агата мне нравится, нравится сильно, а я не могу разобраться почему.
– Она уснула, – в гостиной появляется Давид. Ставит на пол чемоданчик, смотрит на осколки, обходит их по дуге и нагло идет к бару. Наливает себе коньяк и залпом выпивает. – Дурак ты, Руслан.
Киваю. Знаю, что дурак.
– Ты и сам понимаешь, да? Зачем тогда мучаешь? Девчонка ведь не заслужила. Ты вспомни, как она, жертвуя своим здоровьем, трое суток около тебя не смыкала глаз, а ты… Это благодарность? Я бы на ее месте уже ушел, а она терпит.
– Почему? – хрипло спрашиваю, приподняв голову. Во рту горько, будто я сожрал пучок чистотела.
– Потому что ты дурак и бессовестный стервец, но любимый. – Он наливает себе еще коньяка. – Пиздец, теперь за руль не смогу сесть. С вами одни нервы. То ты на грани, то она. Нет слов, семейка. – Снова залпом выпивает и с хлопком ставит рюмку на стойку, а потом разворачивается ко мне и прислоняется бедрами к мебели. – Иногда люди сходятся по непонятным мне причинам. Кажется, что разные безумно, как огонь и вода, но вот что-то срастается, сходится, как пазл в пазл. Идеально. Да только ты – пламя, а она вода. Руслан, ты ее в один момент уничтожишь.
– Все ты знаешь. Агата рассказала, с чего началось наше знакомство?
– Да что там рассказывать? Думаешь, что не видно? Или мы в каменном веке живем? Или я не знаю, кто такой Руслан Коршунов? Смешной, вся элита уже второй месяц насмехается, что тебя с трона свергли. Все всё знают, но молчат, а ты играешь по их правилам. Ее подставили, подложили под тебя, а ты нашел крайнюю. Разуй уже свои глазенки, у тебя там не шоры, у тебя там бегемот сдох.
– Сколько желающих поумничать развелось, а что меня на улицу выбросили – всем насрать.
– Ой, бедненький. – Давид злится, стискивает губы и ехидно смеется. – Она выбросила? Ей насрать? Ты тупой? Наверное, прилично приложило тогда машиной. Нет, лучше: тупой, глухой и слепой. Вот и весь знаменитый Коршун.
– Да иди ты. Моралист. Засматриваешься на мою женщину за моей спиной, в кабинет водил, пока я приходил в себя. Откуда я знаю, что вы там делали!
– Твоя женщина? – смеется. – Трахались, конечно, ты же ее не удовлетворяешь. А она зрелая, сочная, невероятно красивая женщина. А как от нее пааахнет.
Я поднимаюсь. Кулаки гудят, кости хрустят, а скулы сводит от ярости. Давид спокойно идет навстречу.
– Ну что? Подеремся? – смешливо выставляет кулаки перед собой, качается на пятках, а потом руки падают плетьми вдоль тела, и улыбка на его грубом лице гаснет. – Да только не поможет тебе это, Руслан. Она давно тебя вычеркнула из своего сердца, держится только из-за твоего папаши и сроков, а ты теперь – прошлое. Можем подраться, если хочешь. Только и мне это не поможет. Не будет она со мной, – он толкает меня пальцем в грудь. – Потому что хищник сожрал ее чувства, пережевал и выплюнул. И не подавился.
Давид сверкает синими глазищами, сводит густые брови, совсем тихо проговаривает:
– Я бы забрал ее себе, если бы мог, но она не пойдет. Ни к кому теперь не пойдет. Из-за тебя, Руслан, куска дерьма. – Он обходит меня подальше и идет к выходу, на пороге подхватывает свой чемоданчик, а потом бросает через плечо: – Доведешь ее еще раз до обморока, я тебя сгною в больнице, будь уверен. Стукну разок в нужное место и всем скажу, что так и было. Все равно ты не человек. Зверь.
– Иди нахрен, – огрызаюсь. Достали угрожать.
Врач поднимает руку, показывает фак и быстро исчезает в коридоре.
Полчаса брожу из угла в угол, пытаясь успокоиться. Да понял я, что она ни при чем, только от этого не легче. Все равно ведь за деньги согласилась со мной спать и играть. Или нет? Но что-то же ее держит здесь, рядом с тем, кто мучает. Что это, если не бабло?
Значит, мое изгнание шито белыми нитками, и подкупленные люди просто чистят информацию и забивают нужную. В газеты, соцсети, тв.
Но кто тогда Агата? Явно ведь не Коршунова.
Ранее
Боюсь из комнаты выходить. Переоделась в наряд обслуги и сижу на краю кровати, думая, что делать дальше. Вдруг меня не выпустят? Я же работу не выполнила. Вдруг перебросят другому мужику?
Сбежать? А как потом? Деньги ведь я так и не нашла.
Но я не могу. Как представлю, что какой-то жирный дядька будет меня лапать, дрожь идет по всему телу, и тошнота к горлу поднимается.
Подхватываюсь и спешу к двери. Найду деньги как-то иначе. Возьму еще у кого-то в долг, но я не шлюха, не хочу так зарабатывать. Буду считать, что уход странного мужчины – подарок судьбы и шанс начать жизнь заново.