Я уроню, не смогу. На таких-то каблуках. Руки, как у эпилептика, трясутся.

Но беру поднос и, выровняв спину, осторожно подхожу к девушкам. Последняя, светловолосая, выкрашенная в платиновый блонд брезгливо морщится на мой вид и, фыркнув, отворачивается. Да куда уж мне до нее – буфера четвертый размер, а ноги от ушей, даже кружевные трусы видно из-под юбки.

Неосознанно одергиваю свой наряд  и вылетаю вперед, едва удерживая равновесие.

В зале толпа, будто озверела. Все орут, визжат, гудят, перемещаются. Танцы на шестах по бокам, на подиуме пластично танцует девушка в одних трусиках уздечками. Мужчины облепили край сцены. Кто-то хлопает стриптизершу по ягодицам, а она продолжает работать, выгибается, тянется худой ногой вверх, по пилону, запрокидывает голову и снова вьется вокруг себя и шеста, как змея. Эротичная, блестящая от глиттера, волосы вьются вокруг идеального тела и привлекают еще больше охочих развлечься. Даже я на миг застываю, завороженная ее красивым танцем.

Несмотря на сальные взгляды мужчин, что буквально пожирают ее грудь и облизываются на узенькие трусики, она пашет. Я знаю, что такое так двигаться и так держать контроль. В театре тоже сложно. Иногда зрители смеются в драматические моменты, а нам приходится играть. Иногда зрители молчат, когда нужно смеяться, а мы все равно доигрываем роли и говорим спасибо за любые аплодисменты, даже жидкие.

Волной людей меня уносит в центр. Кто-то щипает за попу, я с трудом уворачиваюсь и пытаюсь найти отход к стене, чтобы спрятаться от голодных глаз и перевести дух. Иначе сейчас полетят бокалы с напитком кому-то на голову. Несколько у меня перехватили по пути, стало немного легче.

Найдя среди потных и горячих тел просвет, ныряю в темень и выдыхаю около стены. Мне все больше хочется сбежать.

– А вот и Агата, – пьяно бросает в спину знакомый голос. – Женёк, это мой подарок. Забирай. Чистоту и свежесть гарантирую. Так ведь, Миронова?

От слепящего света не сразу вижу, кто говорит, но с легкостью узнаю Геннадия Николаевича. Понимаю, что наступило время Х, а я сама дала согласие. Знала же к кому обратилась за помощью.

Режиссер, румяный и лоснящийся, почесывает пузо, обнимает с двух стороны девиц в таких же нарядах, как у меня. Вот это я влезла.

– Ну пойдем, раз подарок, – меня тянут за локоть. Поднос улетает с рук, кто-то ловко его убирает, чтобы не мешал, а я, путаясь в каблуках, едва не падаю плашмя от толчка в спину.

Только сильные мужские руки придерживают и продолжают тянуть. По залу, затем узкому коридору и силой заталкивают в темную комнату.

Наши дни

Она сидит в кабинете в глубоком кресле, смотрит перед собой и сжимает на столе сплетенные пальцы. Бледная, измученная, сегодня не накрашенная, но все равно нежно-красивая.

– И что моей госпоже понадобилось так срочно? – фальшиво улыбаюсь. – Я тут грязевые ванны принимал, понимаете-ли, а вы меня оторвали от такого важного дела.

– Перебьешься. Не поясничай, Руслан. – Ее голос совсем осип, будто много плакала или простыла. – Вот договор. В свете последних событий, я добавила несколько новых пунктов. Хочешь играть дальше, подписывай. Нет? Выметайся.

– О, какая строгая, а в больничке тряслась на моих пальцах, кричала, когда я вбивался в тебя до упора.

Она закусывает губу и отворачивается. Слишком резко. Волосы волной падают на одно плечо и закрывают пол лица. На щеках расплывается румянец, а на глазах выступают слезы. Опять слезы?

Агата встает, волосы шустро перебираются на спину, и девушка, отвернувшись, идет к окну. Руки поднимает и обнимает себя за плечи. Я даже отсюда чувствую, что она дрожит.

– Можешь вычеркнуть больницу из своей памяти, потому что это больше никогда не повторится.

– Ха. Ха. Бугага, вернее. Ты же сама еще добавки просить будешь. И могу себе представить, что прописал мой папочка в ТВОЕМ договоре. Уверен, что пункт об интиме там есть, и ты оставила отметочку «согласна».

Она вскидывает голову и, полоснув ядовито-янтарным взглядом по моему лицу, снова отворачивается в окно. Солнце в закате освещает ее фигуру алым контуром, темные волосы на кончиках и по краям светятся темным золотом.

Ну почему она такая? Невероятная. Самка богомола, елки-палки. Сожрет меня и не подавится.

Мы долго молчим. Я сверлю ее спину голодным и ненавистным взглядом. Задушить хочу. Обнять хочу. Прикоснуться хочу. А-а-а! Но не могу признать, никогда не признаю, что слишком влип в эту женщину. Стойкую, как оловянный солдатик. У нее явно какие-то проблемы в жизни, но она ни словом не заикнулась, даже когда я был душечкой без памяти и зрения. Не стала давить на жалость и оправдываться. Не призналась, что ее тревожит и печалит. Она сильнее этого. Сильнее меня, моей ярости и обиды.

Прохожу на метр вперед, и девушка вдруг разворачивается и выставляет руку.

– Не приближайся. Егор за дверями, мне стоит лишь позвать, и он тебя отсюда вышвырнет.

– Не посмеет. Вы и так потеряли время, пока я в больнице валялся, ведь так?

Агата сильно вздрагивает, но тут же отступает от меня подальше и ровной походкой от бедра идет к столу. Замечаю, как сегодня она осунулась, ссутулилась, плечи ушли вперед. Наливает себе из графина немного воды, выпивает и снова смотрит на меня. Глубоко так ковыряет, на ее губах дрожит явная невысказанная боль, но не слетает.

Агата, медленно выдохнув и расправив плечи, спокойно поясняет:

– Тебе придется подписать, Руслан. Другого пути нет. Или иди на улицу, где, я думаю, тебе не очень понравилось.

– Да тебе фиолетово, что мне нравится.

– Так и есть. Я выполняю четкие указания, и это не мое желание. Была бы моя воля, я бы уехала в эту же секунду, чтобы никогда больше тебя не видеть.

– Такой противный? – подвигаюсь к столу, а она быстро прячется за него.

– Не подходи, – шепчет и упирается спиной в шкаф, сбивая статуэтку. От звона фарфора о паркет, она сильно вздрагивает, смотрит под ноги, куда отступить, но я подхожу впритык и запираю ее руками с двух сторон. Ограждаю, но не прикасаюсь.

– Что ж твоя собачка на шум не прибежала?

– Рус… отойди, – шевелит губами. – Ты не посмеешь. – Совсем неуверенно и тоскливо, будто сама себе не верит. Прикрывает глаза, вдыхает, и ее кожа покрывается мурашками. Я смотрю на угол плеча, на подъем шеи и хочу впиться губами в него, но сцепляю зубы и, стараясь держать ласковый тон, спрашиваю:

– Я могу хотя бы почитать договор? – провожу рукой над ее волосами, но не притрагиваясь. Я ее иначе замучаю, иначе сломаю. Силой и яростью не получается, значит, найду другой подход. Более изощренный.

– Да, – совсем слабо отвечает и сжимает пальцы на кромке шкафа. Отводит голову в сторону, сложно не может рядом со мной дышать. Скидывает, зацепив густыми локонами, еще одну фигурку, но не реагирует на ее падение, смотрит в мои глаза и дрожит.