– Тогда почитаем вместе? – склоняюсь к ее губам. Она максимально отодвигается, дышит гулко, тяжело сглатывает, а когда я замираю в миллиметре от прикосновения, выпускает тихий стон и почти неслышное «да». Это словно мольба.

Отхожу, оставляя ее у стены. Агата смотрит на меня ошарашенно и хлопает ресницами, кручеными и густыми. Ее настоящими ресницами, не каким-то суррогатом или пластиком. Без грамма краски, и мне так хочется их пересчитать кончиками пальцев.

Но не сейчас.

Подхватываю бумаги и падаю на диван, вольготно закинув ноги на спинку. Я все еще в одних боксерах, что идеально подчеркивают мои крепкие бедра и не скрывают мое желание ее нагнуть. Да пусть видит, пусть смущается и краснеет.

Замечаю быстрый взгляд Агаты по телу. Словно языком меня приласкала, так жадно проскользила по груди, кубикам пресса и запнулась о темную дорожку, уходящую под резинку боксеров. Ниже не смотрит, отворачивается, сильно сжав кулачки.

Чтобы не воспламениться от ее неосязаемой ласки, читаю вслух:

– Руслан Евгениевич Пух, – истерично ржу, но продолжаю, – обязуется выполнять все ниже перечисленное.

Смотрю на притихшую девушку исподлобья, украдкой. Она уже успела сесть в кресло, налила себе еще стакан воды и зажала рот рукой, будто ее прилично от меня воротит. Ничего, потерпишь.

Читаю дальше:

– Работу по дому и любые указания Агаты Евгеньевны. – Ниже идет перечень этих самый указаний, я их не озвучиваю. Она серьезно думает, что наймусь садовником и буду ей прислуживать? Наивная.

Перебегаю взглядом дальше, но срываюсь с листа и с наслаждением рассматриваю идеальный профиль подставной женщины. У меня мелькает мысль, что отец не просто так ее выбрал: что-то в ней есть такое, чего нет в остальных. Что-то что для меня слишком важно. Он это знал. Только что это, я не понимаю.

Агата снова отвернулась к окну и сидит неподвижно, как мумия. Как же хочется ее поцеловать, я чуть не срываюсь, и губы печет от желания вдавить в кровать, прижаться к ней, сделать своей. Но еще рано, нужно сбить спесь и уверенность, изменить к себе отношение, позволить доверять, а потом разрушить и доконать. Чтобы уже не поднялась с колен.

– Срок три месяца, и дата стоит задним числом, – озвучиваю мысли. – За дурака меня держишь?

– Хочешь три месяца от сегодняшнего дня? – она приподнимает бровь и снова тянется к воде, но, заметив мой испытывающий взгляд, убирает руку, сплетает пальчики между собой. Они белые, мертвенно.

Ее бросает в жар, и это немного меня останавливает от глумления. Присматриваюсь. Лоб покрылся блеском болезненного пота. Девушка вытирает его ладонью и кладет ладонь на щеку, будто пытается себя успокоить или выдержать эту пытку со мной.

Опускаю взгляд в конец нелепого списка и немею. Девка правда думает, что я на такое соглашусь?

А я соглашусь, потому что этот пункт не выдержит она сама. Ставлю миллион баксов, что придет просить добавки, и я дам ей сладенького с удовольствием. Все равно этот период за девочками бегать не получится, а она вполне сгодится для скрашивания скучных дней.

Вот я уже и изменил своим же бзикам: трахаюсь с бабой несколько раз и хочу еще. И хочу ее по-разному.

– Ну ок… – протягивая, подхожу к столу. Агата шарахается, сжимает кулачки и испуганно смотрит снизу вверх. – Ручку дай, пугало.

Не дышит, двигается осторожно. Да, она помнит, как я умею набрасываться, но не сейчас. Я выжду момент, распалю тебя, мышка, так, что будешь умолять продолжать.

– Спишь, что ли? – трясу пальцами перед ее лицом. Агата зарывается рукой в выдвижной шкаф и с трудом находит нужное. Ее прилично потряхивает. Волнуется или боится? – Я так понимаю, твоя подпись должна стоять здесь, – обхожу стол, встаю позади девушки и, наклоняясь, прижимаюсь обнаженным торсом к ее спине. Кладу бумагу перед нами, очень нежно накрываю кисть девушки рукой и передвигаю на липовый договор. В это ни один юрист не поверит, но для успокоения сердечка, что чуть ли не выскакивает из женской груди, так и быть – подпишу.

Но сначала она.

Агата натягивается, трепещет подо мной, как маленькая птица, что попалась в клетку, ведет кончиком ручки по бумаге и оставляет закорючку. Красивую такую, с идеальными узлами и ровной высотой. Заглавная буква «М», не «К», но я это мило упускаю из вида. Она ждет, что отпущу. Нетушки. Перевожу наши руки к моей подписи, и уточняю, нарочно опускаясь ниже, к маленькому ушку, что спрятано за густыми волосами:

– Мне, как Коршунов подписываться, или, как Пух?

Видимый мне уголок губ Агаты дергается в ухмылке, хочется стереть ее поцелуем, я даже облизываюсь, чтобы прогнать это желание. Мыша вдруг смешливо подталкивает:

– Кем себя считаешь, так и подписывайся.

– Но тогда мы с тобой брат и сестра по документам. Агата Евгеньевна. Эм.

Она прикрывает глаза, но лишь на секунду, и снова смотрит перед собой, спина, как струна, а дрожь придавлена-задушена силой воли, но я знаю, что ее всю внутренне прилично колбасит. Чувствую по напряжению маленького тела.

– Или муж и жена, – предполагает вдруг. Снова сипло. Слегка прочищает горло, но не шевелится, чтобы случайно не прикоснуться к моей щеке, что зависла рядом с ее лицом.

Как же она густо дышит. И пахнет так приятно, что хочется, не сдержавшись, зарыться носом в волосы и втянуть аромат. Глубоко-глубоко, позволив аромату проникнуть в каждую клетку, и я снова ее обжигаю, понижая голос до густого баса:

– И не мечтай. Я на продажных суках и шлюхах не женюсь, – размашисто ставлю подпись, сдавливая ее крошечные пальцы, щелкаю ручкой по столу и отступаю.

Отпускаю девушку через силу. Гладкая кожа прожигает мне руки, пылает на расстоянии, манит к себе. Еще секунда, и я сам на нее наброшусь, плюну на договор и свои загоны. Но план есть план, я доведу девицу до края. Пусть папочка сам потом ее спасает в своей кроватке. Он это прекрасно умеет.

Иду к двери, но напоследок оглядываюсь.

Агата медленно встает. Ее прилично покачивает, на миг даже кажется, что сейчас рухнет на пол, но я не верю в ее игру – театральщина чистой воды. Девушка трясущимися руками достает телефон и делает фото документа.

– Добилась своего? Радуйся.

– Я и радуюсь. Видишь? – улыбается бледными губами. Фальшиво и криво. Через большое усилие, будто в горле у нее тысяча иголок.

Ударяю кулаком по двери. В сердцах. Так тошно от всего этого, что хочется плюнуть и прекратить цирк.

Агата вздрагивает и прикрывает ладонями живот, будто у нее что-то болит.

– Не понимаю, – мне нужно это сказать, но я так и стою к ней спиной. Лишь голову немного поворачиваю и смотрю в побелевшее лицо Агаты. – Отец решил, что ты идеально подходишь для укротительницы. Почему?