– Обстоятельства моего приезда в Версаль известны, месье. Я ничего не успела взять из замка. Даже приличного платья, не говоря о бумагах. Но уверяю вас: родословная семьи де Гастефриш восходит по крайней мере к крестовым походам.

Директор усмехнулся:

– Простите, если не поверю вам на слово. В этих стенах мне пришлось наблюдать множество раздутых эго. – Он прочистил горло и сплюнул. – Сегодня вечером я отправлю ворона к архивариусу Клермона с просьбой прислать архивную выписку ваших дворянских бумаг. Там должны содержаться полные сведения без возможной контрафакции: родословная, предки, герб. И даже ваш портрет!

– СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ ПОНАДОБИТСЯ ворону, чтобы вернуться с моими бумагами? – поинтересовалась я безжизненным голосом.

– Думаю, дня три. Максимум четыре, – ответила Поппи, накручивая на палец длинный каштановый локон, выбившийся из небрежного пучка. – Ну же, Гастефриш, расслабься. Уверяю тебя: директор получит твои документы задолго до «Глотка Короля».

Моя новая «подруга», закончив есть, отодвинула тарелку и положила в рот шарик жевательной резинки. Случайный план рассадки посадил нас рядом. В этот вечер я ужинала вместе с ней, Рафаэлем де Монтесуэно и еще тремя воспитанницами, которых никогда прежде не встречала.

Поппи перешла на «ты». Не знаю, из искренней ли симпатии или чтобы втереться в доверие к потенциальной сопернице? Этот вопрос заботил меньше всего. Мучило другое: ворон вернется не с моим портретом. Диана де Гастефриш не похожа на меня. У нее далеко посаженные глаза, вздернутый нос, высокий, выпуклый лоб. С первого взгляда де Монфокон разоблачит мое самозванство.

– Боюсь, что ворон заблудится по дороге. Тем более скоро начнутся осенние ветра, – выразила я притворное беспокойство. – Как можно быть уверенной, что он прилетит в целости и сохранности? И кроме того… куда он должен вернуться?

– Прямо в логово к Монфокону, – ответила Поппи, на мгновение прекратив жевать. – Это пугало живет под самой крышей. Среди сов и воронья.

Я побледнела, осознав, что возможность перехвата почты ускользала сквозь пальцы.

– Да я шучу, darling! – воскликнула Поппи с тем английским акцентом, который раньше казался очаровательным. Но в эту секунду мне захотелось, чтобы она заткнулась вместе со своим акцентом. – Видела бы ты свое лицо сейчас!

Она разразилась смехом, который быстро подхватили остальные. Особенно один хохотал громче всех, привлекая внимание прекрасной брюнетки. Юноша по имени Томас де Лонгедюн. Его глаза загорались каждый раз, когда он смотрел на Поппи. Лишь лицо Рафаэля оставалось непроницаемым.

Смех англичанки перешел в приступ кашля. Она прижала носовой платок ко рту, чтобы перевести дух и выплюнуть жвачку.

– Даже если де Монфокон – хам, он должен соответствовать своему рангу, – продолжила Поппи, убирая платок в карман джинсового платья. – Он спит в главной спальне второго этажа. Неужели ты действительно думала, что директор гнездится где-нибудь на чердаке, как отшельник из какого-нибудь бульварного романа?

– Нет. Конечно, нет, – улыбнулась я в ответ.

Прозерпина Каслклифф демонстрировала остроумие, чтобы позабавить собравшихся. Не подозревая, что в недрах Больших Конюшен скрывался настоящий затворник, который питался дроблеными костями. Узнай она про него, пропало бы всякое желание шутить.

– Вороны возвращаются через птичий вольер, – внезапно произнес Рафаэль, прерывая подтрунивания англичанки.

Этот юноша всегда в трауре. Похоже, такова мода при испанском дворе. В стране, из которой он приехал, Факультет принял еще более жуткую форму Инквизиции, чем во Франции.

Для остальных пансионеров прошлое Рафаэля – загадка. Он – такой же одиночка в мужском крыле, как Наоко в женском. Два иноземца, не нашедшие своего места в «Гранд Экюри».

Покрытым черным лаком ногтем Рафаэль указал на высокую, узкую башню в конце второго крыла. Осторожно, стараясь не зацепиться взглядом за проклятые ворота и их чудовищные трофеи, я посмотрела на круглые отверстия под конической крышей. Туда, где в вечернем небе кружилось воронье.

– Вольер связан с почтовым отделением, – в речи Рафаэля явственно слышался испанский акцент. – Каждое утро приходит паж, чтобы забрать письма, пришедшие за ночь, и относит их Главному Конюшему. Вороны прилетают не только со всей европейской части Магны Вампирии, но и из Соединенных Провинций, Австрии, из моей Кастилии… и даже Индии.

Темно-зеленые глаза юноши затуманились.

– Если птицы преодолевают тысячи лье, которые разделяют нас с Востоком, то они легко смогут перелететь из Оверни в Версаль. Леди Каслклифф права. Вам не стоит беспокоиться: скоро бумаги лягут на стол директора.

Я выдавила благодарную улыбку, за ней, как за ширмой, обдумывая только что полученную информацию. Итак, почтовое отделение… Как мне в него попасть?.. Когда именно прилетит ворон?.. И как мне его узнать? Ответов не было. Но мне жизненно необходимо перехватить письмо. Другого выхода нет.

* * *

Ночь выдалась беспокойная. Мне едва удалось заснуть. Каждый раз закрывая глаза, я видела кошмар из отрубленных голов.

Утром с трудом выползла из промокших от пота простыней. Ушибы от падений с Тайфуна болели сильнее, чем накануне.

День тянулся мучительно долго. Я вполуха следила за объяснением мадам де Шантильи, а во время тренировки с шевалье де Сен-Лу ограничилась тем, что вяло уворачивалась от ударов.

Вечером наступил момент, которого я ждала с нетерпением. На подготовку к ужину нам дали час. Под предлогом, что мне нужно сделать эпиляцию, я скрылась от Наоки в умывальне первого этажа, на самом деле отправившись изучать коридоры Больших Конюшен. Теоретически пансионерам разрешалось свободно перемещаться по территории школы. Вот только башня птичьего вольера и прилегающее к ней почтовое отделение находились в мужском крыле. Разве девушке разрешат туда заглянуть?

Я подошла к большой центральной лестнице, по которой мы обычно спускались в парадный зал на ужин, быстро пересекла ее и вошла на незнакомую мне мужскую территорию. Проходя мимо швейцарских охранников, я отвернулась, притворившись крайне занятой. Никто не остановил меня… Юноши, наверное, тоже готовились к ужину.

Внезапно справа открылась дверь, выпуская облачко пара, из которого выступил молодой человек с банным полотенцем на бедрах. В мускулистых руках он держал сверток с одеждой. Обнаженный торс, мокрые волосы и румяные от купания щеки смутили меня. Я узнала Тристана де Ля Ронсьера.

– Диана де Гастефриш? – воскликнул он. – Что вы здесь делаете?

– Я… э… Я ищу почту, – пролепетала я, отводя взгляд от рельефного пресса. И тут же добавила: – Мадам Тереза попросила меня принести письмо.

– Правда? Подождите, я переоденусь и отведу вас туда.

Не дав мне опомниться, он скрылся в умывальне и вскоре вышел, одетый в рубашку, кюлоты и чулки.