— Это дело прошлое, и я готов все забыть, но для этого необходим ваш шаг навстречу.

— Но я же его сделала…

— Еще нет, вы только обозначили свое желание. Возможно, вы это уже поняли, но все-таки давайте расставим точки над соответствующими буквами. Сейчас по отношению ко мне люди могут быть врагами, нейтралами и соратниками. Вы чуть было не оказались в стане врагов, но, кажется, вовремя спохватились. Есть такая пока еще не закономерность, а всего лишь тенденция, но уже довольно ясная. Она такова — быть моим врагом вредно для здоровья.

— Я с самого начала подозревала, что со смертью Алексея Александровича что-то не так, — вздохнула маман. — Хотя он и не считал себя твоим врагом.

— Однако по факту был им. И, возвращаясь к вашим подозрениям — они вам ничем не грозят, пока вы ими ни с кем не делитесь. Надеюсь, я выразился достаточно ясно?

— Да, сын. Эх, если бы я заранее знала, что из тебя вырастет…

— Придушили бы в младенчестве? — с интересом спросил я.

— Может быть, но скорее постаралась бы подружиться.

— Что мешает начать сейчас, раз уж первый вариант не прошел?

— Насколько я понимаю, только твое предубеждение.

— Вы правильно понимаете. Основано же оно на двух обстоятельствах. Первое — сколько я себя помню, для вас по поводу любой проблемы всегда было только два мнения — ваше и неправильное. То, что кроме этих двух, есть еще и мое, вы почему-то не учитывали. А зря. И второе, я только что про это говорил. Пока вы нейтрал, о каком улучшении отношений можно говорить? Такой вопрос актуален только с соратниками.

— И что же, ты предлагаешь мне копаться в этих твоих моторах или прямо сразу доверишь резать тех, кто тебе не нравится?

— Рад бы, но у вас не получится, — пожал плечами я. — И с моторами, и со вторым пунктом. А предложить я вам могу много, вопрос только в том, что именно вы согласитесь принять.

— Надо же, я даже не надеялась. Внимательно тебя слушаю, сын.

— Начать придется с приема в ближний круг нескольких девушек и одного — двух юношей. Они, к сожалению, не дворяне, но это не должно помешать вам хорошо к ним относиться. Возможно, кто-то из девушек со временем удостоится возведения в дворянское достоинство, тогда их не помешает сделать фрейлинами.

— Понятно, ты хочешь достоверно знать, что происходит в Аничковом дворце. Не вижу в этом ничего ни оскорбительного, ни невозможного, так что продолжай.

— После этого можно будет двигаться дальше. Как вы наверняка заметили, ко всем великосветским мероприятиям я с детства испытываю глубокое отвращение. Рита со мной в этом полностью солидарна, так что ни балов, ни приемов в Гатчинском дворце не бывает. Два раза в год в Зимнем, и все. По поводу того, что от этого Воронцов с Фредериксом сильно сокрушаются, нам как бы и хрен с ними, но подобное состояние дел, буде оно продолжится, может повредить имиджу державы. Поэтому я хотел бы, чтобы хоть у кого-то из императорской семьи был блестящий двор. Мне кажется, что вы сможете организовать его лучше, нежели Ксения и Сандро. Жаль, если мне все-таки придется обращаться к ним.

— Не придется. И? Мне кажется, что ты еще не все сказал.

— Разумеется. На содержание вашего двора в девяносто третьем году я выделю триста тысяч рублей, а потом, когда будут преодолены последствия голода, сумма увеличится до четырехсот. Это, разумеется, кроме тех выплат, что вы уже получаете.

— Решил быть чуть скупее деда, но чуть щедрее отца? Не ожидала, честно скажу, не ожидала. Про твою жа… э-э–э… бережливость ходят легенды.

— Пусть себе ходят. Так вот, необходимым условием для реализации всех моих предложений является ваша лояльность по отношению ко мне. Не нужно плести интриг, а если вас кто-то попытается втянуть во что-то серьезное, станет неплохо, если вы в принципе согласитесь, но незамедлительно поставите в известность меня. Кстати, маман, прошу учесть, что я ведь не только злопамятный. Добро тоже никогда не забываю, многие в этом уже убедились. Надеюсь, что вы со временем окажетесь в их числе.

Осталось только одно понять, подумал я, выкатывая кресло с маман из кабинета в коридор. Она действительно решила перейти в мой лагерь, поняв наконец, что ни первой, ни второй фигурой в России ей ни при каком раскладе не стать, а от меня она сможет получить больше, чем от кого угодно другого. Или это часть какого-то далеко идущего коварного замысла? Пожалуй, быстро тут не разберешься. Но кое-что надо прояснить, не откладывая в долгий ящик. Она на самом деле поругалась с дядей Володей или это спектакль наподобие того, что мы с Вильгельмом устроили в конце девяностого года?

Репортер казанской газеты «Телеграф» Викентий Ефимов с отвращением смотрел на лежащий у мутного окна грязной комнаты и уже слегка пованивающий труп вроде как сравнительно молодой женщины. Господи, думал он, и кого только не… не вожделеют! Даже на такую лахудру — и то нашлось сразу двое желающих. Один уже дает показания о том, как он, будучи пьян, из ревности убил свою сожительницу, а второй, давший для оной ревности повод, скрылся. Как раз сейчас полиция в лице станового пристава чесала в затылке — арестовать, что ли, второго, тем более что почти наверняка известно, где он решил отсидеться. Или пусть гуляет. Он, конечно, тоже не ангел, но эту бабу вроде не убивал. А ему, бывшему поручику пограничной стражи Ефимову, придется все это описывать, причем так, чтобы читателю было интересно, но при этом никаких выпадов в адрес властей допускать нельзя. Например, придется писать, что полицейские прибыли на место преступления почти мгновенно, а не на следующий день, и при этом все поголовно были абсолютно трезвыми. Тьфу! Но что поделать, «Телеграф» позиционирует себя как респектабельное издание. Правда, в этом есть и положительные стороны — платят неплохо. Сейчас бывший поручик получал раза в полтора больше, чем на службе. Но и риск был, пожалуй, тоже немного повыше. Может, где-нибудь в Москве или Питере иначе, а здесь, в Казани, профессия репортера криминальной хроники довольно опасна. Хотя, скорее всего, везде одно и то же.

Так, подвел итог Ефимов, вроде все необходимое записано, можно идти в редакцию. А по дороге заскочить к Лееру — может, ему уже подвезли обещанное.

«Оружейный магазин Г. М. Леера» находился в самом конце Большой Проломной улицы, и бывший поручик, а ныне репортер направил стопы туда. Его потертый «смит-вессон» давно пора было менять, а Генрих Маркович обещал, что вот — вот придет новая партия товара, в которой ожидаются бельгийские револьверы господина Нагана.

Они действительно были, но особого впечатления на Ефимова не произвели. Калибр маловат, спуск слишком тугой, да и вообще нет особого смысла менять шило на мыло. Стоили бы они рублей десять, можно было бы и взять, авось пригодится, но четвертной за такую игрушку — нет, спасибо. Лучше просто приобрести новый «смит» на замену этому, с разболтанной рамкой и основательно расстрелянным стволом. Или присмотреться к «бульдогу», сочетающему в себе компактность и приличный калибр.