Так вот, первые два экземпляра авиационного мотора были почти готовы, скоро начнутся стендовые испытания.

Вторым типом двигателя стал четырехцилиндровый четырехтактный движок водяного охлаждения для автомобилей. А то ведь пока они у меня ездили на двухтактниках, а это, скажем прямо, для машины весом в тонну, а то и больше не фонтан из-за слишком узкого диапазона оборотов, при которых обеспечивается хоть какой-то крутящий момент. В качестве основы конструкции был принят двигатель четырехсотого «Москвича», с которым мне в свое время тоже довелось немало пое… в смысле, повозиться. Правда, все размеры пришлось увеличить на треть, и сейчас от двигателя объемом два с половиной литра ожидалась мощность порядка сорока сил. Луцкой обещал, что эти моторы выйдут на испытания весной девяносто третьего года.

Наконец, третий двигатель был двухтактным дизелем большого объема. Таких движков я живьем не видел и руками не раскручивал, просто знал, как они должны быть устроены. Про сроки их готовности говорить было пока рано.

Естественно, что эти моторы придется чем-то питать. До недавних пор почти все мои творения потребляли смесь спирта с касторкой, кроме дирижабля, летающего на керосине. Но Шухов таки наладил свой крекинг, и теперь нефтеперегонный завод Бари выпускал бензин аж двух марок — стандарт и премиум. С окта… то есть тьфу, этиловыми числами шестьдесят и восемьдесят соответственно. Первый предназначался для автомототранспорта, а второй — для авиации. Если учесть, что ни того, ни другого в хоть сколько-нибудь приличных количествах у нас пока еще не имелось, бензина вполне хватало. Хотя автомобилей, между прочим, по дорогам России ездило уже целых шесть штук, причем пять из них были произведены в Приорате, а один — в Германии, на фирме Даймлера. Сандро заказал его, по-моему, специально для того, чтобы произвести впечатление на Ксению. И ему это вполне удалось! Вот только не совсем в том смысле, каком хотелось. Немецкое творение, больше всего походящее на два скрепленных параллельно велосипеда со скамейкой между ними, на фоне даже моего первого автомобиля смотрелось бледно, а уж с остальными не выдерживало никакого сравнения. Ксения хихикала, Сандро злился. Так что мне, пожалуй, придется подарить сестре на свадьбу лимузин. Например, номер четыре, который был задуман как бронированный, но практика показала, что даже без всякой брони он тяжеловат для своего двухтактного мотора. А номер пять, его немного облегченный и укороченный близнец, пусть достанется в качестве свадебного подарка Михаилу с Юлей, хотя они меня ни о чем таком и не просили. Нехай им все завидуют, это поможет в работе, да и вообще они молодцы, заслужили. Мы же с Ритой будем ездить на авто номер три, пока не появятся нормальные движки — ждать, похоже, осталось уже недолго.

Как сказал Станиславский, театр начинается с вешалки. Правда, я в прошлой жизни считал, что это не совсем так. С буфета он начинается! И заканчивается там же. Впрочем, к завзятым театралам меня было отнести затруднительно. За всю свою первую жизнь я бывал всего в трех театрах.

Во-первых, в ТЮЗе, меня туда водили в детстве, и я до сих пор помню, какие божественные пирожные мне там довелось отведать. Во-вторых, в том, что носил имя уже упомянутого Станиславского и плюс еще кого-то с длинной двойной фамилией, туда уже в юности я однажды привел свою первую любовь. Вот только что мы там смотрели, сказать не могу, ибо, естественно, таращился не столько на сцену, столько на соседку. Однако театр не понравился ни мне, ни ей. В кино на последнем ряду целоваться было куда удобнее. И, наконец, уже в более или менее зрелом возрасте я несколько раз водил сына в театр кукол Образцова.

К чему я все это вспомнил? Да к тому, что в театре, расположенном на третьем этаже Арсенального каре Гатчинского дворца, не было не только вешалки, но и буфета. Зато имелась гримерка, которую я довольно часто посещал. Там было несколько удобнее беседовать с работающими на Риту балеринами и певицами, чем в кабинете. Как-то оно более естественно выглядело, что ли, но иногда мне приходилось использовать гримерную и по прямому назначению.

Как можно обеспечить безопасность охраняемого лица от террористов? Отчасти этот вопрос решается количеством и качеством охранников, но не радикально. Близкая к ста процентам гарантия может быть только в том случае, если исполнители теракта не имеют ни малейшего понятия, где находится сейчас и куда направится в ближайшем будущем объект их интереса. То есть нужна полная непредсказуемость поездок императора, это раз. Несколько маршрутов в одно и то же место, это два. Например, в столицу я мог попасть на выбор по двум шоссе, одному проселку и по железной дороге, а в крайнем случае — по воздуху. И, наконец, желательно, чтобы и самого императора было не так легко опознать среди толпы сопровождающих. Или хотя бы догадаться, что это именно он, а не какой-либо мелкий чиновник, а то и вообще курьер — это в случае, если по каким — либо причинам толпы рядом нет.

У меня уже были отработаны четыре стандартные личины, причем две из них имели даже документы.

Первая, наиболее часто используемая — старший механик гаража его императорского величества Михаил Рольфович Шумахер — именно так было написано в бумагах упомянутой виртуальной личности. Это был сутулый мужчина средних лет, часто с испачканными маслом руками, а иногда и потеками копоти на лице. От его мятого комбинезона постоянно несло горелой касторкой. Выезжать из Гатчины на автомобиле я, как правило, предпочитал именно в этом облике. Вторая — бравый гвардейский поручик Дмитрий Александрович Ржевский. Когда я впервые глянул в зеркало после завершения работы гримера, то был поражен — как это из вполне приличного на вид меня всего за сорок минут удалось сделать такого отъявленного пропойцу?

Кроме того, при желании я мог стать мелким чиновником преклонных годов, обладателем роскошных бледно — рыжих бакенбард. Впрочем, иногда он становился не таким уж мелким, примерно уровня титулярного советника. И, наконец, небогатым студентом. Эти образы пока не имели не только документов, но даже устоявшихся имен.

Весь вышеописанный цирк сильно упрощался тем, что в конце девятнадцатого века было не так уж много людей, хорошо знающих императора в лицо. Фотографии в газетах выходили такого качества, что на многих я и сам себя не всегда узнавал, а официальные портреты тоже не больно-то годились для уверенного опознания, ибо столь возвышенно — значительного, а частенько еще и одухотворенного выражения лица, как изображенное там, на моей физиономии отродясь не бывало. Все-таки в отсутствии кино, телевидения, а уж тем более интернета есть немало положительных сторон. Правда, кино скоро появится, но я постараюсь как-нибудь пореже светиться на первом плане, лавры Сильвестра Сталлоне и Брюса Уиллиса меня не привлекают, да и фотогеничность не та.

Двадцать первого октября девяносто второго года, за неделю до свадьбы Михаила с Юлией и за два месяца до свадьбы сестры и Сандро, мы с женой вдвоем второй раз отмечали грустную дату — годовщину смерти Николая. Ну, с Ритой все понятно — она его любила. А мне вроде бы и не с чего впадать в минор, так?

Ну, во-первых, это все-таки мой брат, с которым мы практически всю здешнюю жизнь были неразлучны, и я к нему привязался. А во-вторых и в главных, из-за его смерти я сейчас сижу в императорах, к чему до сих пор так до конца и не привык. В результате, несмотря на значительное улучшение финансового положения, мои технические проекты слегка замедлились. Ну не могу я сейчас тратить на них по двенадцать часов в сутки, как в бытность простым великим князем! И даже по восемь не получается, максимум по шесть, да и то не каждый день. Ладно, с этим я еще как-нибудь смирился бы, но дело было в другом. До сих пор не появилось ясности в вопросе — удастся мне предотвратить крах Российской империи или нет?