— Что произошло? — потребовал он ответа.

Один из егерей, выполнявший в походе роль повара, произнёс:

— Виноват, ваша Светлость. Амулеты вытяжки оказались переставлены. Но всё уже исправлено.

— Ваши покои готовы, — поспешил доложить адъютант, видя, как начинают раздуваться от злости ноздри генерала.

Поднявшись в покои, явно принадлежащие мужчине, генерал отпустил гончих. Он, не раздеваясь, прилёг на кровать, но долго лежать не смог, вскочил, меряя комнату шагами. Он понимал, что шансов найти племянника живым нет, но слабый огонёк надежды внутри теплился.

Фуражиров, вернее, их тела, нашли после трёх часов самых тщательных поисков. Подчинённые с опаской смотрели на ожесточённое лицо генерала, но на этот раз приступа не последовало, а ярость вылилась не вспышкой, а в виде холодной решимости найти виновного в смерти племянника и солдат мага.

Убитых схоронили в саду, над могилами капеллан корпуса прочёл молитву. Трижды выстрелили в воздух карабинеры.

За две недели пребывания в имении генералу удалось лишь узнать фамилию графа и графини, местных владельцев. Крестьяне близлежащих деревенек или ничего не знали, или не хотели говорить. Вскоре стали доходить вести о народном отряде, нападавшем на отставших воинов, на обозы, и помогавшем местным крестьянам отбиваться от отрядов фуражиров.

Генералу, который привлёк к поискам чуть ли не половину корпуса, приходилось довольствоваться очень скудными сведениями. Народный отряд появлялся словно ниоткуда и пропадал никуда, ни разу не оставив следов. Нащупать ниточку удалось, когда люди генерала нашли чудом уцелевшего солдата, сопровождавшего обоз. В его рассказ сложно было поверить. Со слов солдата, командовала отрядом простолюдинов молодая магичка из благородных, которую крестьяне называли: Матушка барыня.

— Отряд Матушки барыни, — повторил генерал, усмехаясь так, что адъютант с трудом подавил желание попятиться. — Мы не будем гоняться за лисой, мы выманим её из норы.

Несколько дней генерал разрабатывал план по поимке магички, ставшей его личным врагом. План уже почти сформировался в генеральской голове, когда адъютант принёс доставленный гонцом личный приказ императора, предписывающий Вестфальскому корпусу выдвигаться в направлении населённого пункта Бородино.

— Вот наш шанс отыграться за неудачу! — воскликнул генерал Жюно. Перед тем, как покинуть имение, он произнёс, обращаясь к его хозяйке: — Клянусь, что я вернусь и рассчитаюсь с тобой. Не надейся, что тебе поможет то, что ты женщина.

На этот раз генерал сразу призвал адских гончих, чтобы дорога сразу привела туда, куда надо. Ради шанса реабилитироваться в глазах императора, ему было не жаль не только года, даже нескольких лет жизни.

Глава двадцать третья. О родных и знакомых

Как добирался до Москвы Платон помнил плохо. Совесть и чувство долга призывали вернуться объездными путями в родное имение, но животный страх и память о выстрелах и свисте пуль гнали вперёд. Он останавливался в каких-то трактирах, чтобы дать отдых коню, что-то ел, не чувствуя вкуса пищи, и отправлялся дальше. По дороге прибился Платон к беженцам из Смоленска. Один из них, следующий с семьёй барон, проникся к Платону симпатией, тот напоминал ему сына, погибшего в турецкой кампании.

— Вот, правильно мы ушли, а ещё говорят, французы аристократов не трогают! — воскликнул барон после того, как Платон поведал, как прорывался мимо французского разъезда.

Разумеется, об оставленной жене Платон никому рассказывать не стал. Перед въездом в Москву беженцы разделились, часть направилась сразу в Ярославль. Барон, относящийся к последним, звал Платона с собой.

— Спасибо за заботу, но никак мне нельзя в Ярославль. Мне в столицу нужно, там маменька с тётушками одни. Беспокойно за них, — ответил Платон на настойчивое приглашение.

Барон посмотрел на Платона с уважением и изрёк:

— Зря мы, старики, на молодёжь наговариваем, что, мол, о родителях не пекутся. Ну что же, прощай, граф, не поминай лихом.

Платон даже слегка покраснел от незаслуженной похвалы, о маменьке-то он только сейчас вспомним. А вот насчёт того, что ему в Ярославль нельзя, он душой не покривил. Даже попасть к французам было для него безопаснее, чем оказаться перед тестем без Дуни. Что ни придумывай, как не оправдывайся, а шансов уцелеть под гневом Михайлы Петровича не имелось.

В Москве Платон из тех же соображений не стал заезжать в особняк Дуниного дяди, остановился в доходном доме купцов Елисеевых. Вот тут-то и обнаружил, что наличные деньги почти закончились. Платон порадовался, что у него имеется чек на предъявителя и отправился в Центральный банк. Деньги ассигнациями и золотыми червонцами ему выдал хозяин банка лично, сообщив при этом:

— Вы удивительно везучий человек, ваше сиятельство. Сегодня мы обслуживаем последний день. Завтра наш банк эвакуируется из Москвы.

Платон сразу вспомнил рассказ Глаши о том, как военные инженеры обсуждали ликвидацию портала. Он решил в Москве не задерживаться и на следующий же день выехал в столицу. Гром за время пути стал слушаться седока, хотя и с видом, что делает величайшее одолжение. Но Платон это аспиду прощал, как ни крути, а конь жизнь ему спас.

Маменька и тётушка встретили Платона радостно, с оханьем и слезами. После первых минут маменька тут же нажаловалась на Климентия Ильича.

— Никак не поймёт, старый истукан, что благородным дамам нужно больше средств для достойного содержания. Так нет! Ни медяком больше, чем твоя купчиха распорядилась, не даёт! Кстати, где она сама? — спросила маменька.

Благо, на этот вопрос Платон ответ заранее приготовил.

— К папеньке своему в Ярославль отправилась, — сказал он и добавил: — А я вот сюда, о вас беспокоясь.

Растроганная маменька заключила сына в объятия, а тётушки встревоженно переглянулись. Уж не рассорился их Платоша с Дуней? Вновь привыкнув к жизни в достатке, не хотели они всё терять. Однако ни маменьке, ни тётушкам даже на ум не пришло, что Платоша жену свою на захваченных землях оставил.

За обедом маменька между делом упомянула:

— Тут намедни братцы твоей… — она осеклась под неодобрительными взглядами сестёр и слово «купчиха» заменила. — твоей жены заходили.

У Платона сердце ухнуло вниз. Дуниных братьев, как маменьку, не проведёшь, а кулаки у них, хоть и уступают отцовским, но тоже не малые.

— Не беда, в другой раз зайдут, — сказал он как можно беззаботнее.

— Не зайдут, — ответила маменька, — они в форме были, кажется, в ополчение записались. Перед отъездом заглядывали.

Платон вздохнул с облегчением и тайком перекрестился.

Братья Дуни и впрямь, как только императорский указ появился, записались в ополчение. Хотели в действующие войска,