Въехав в Покровку, Дуня с Глашей удивились тому, как сосредоточенно, без причитаний собирались в дорогу крестьяне, даже ребятишки не путались без толку под ногами, а помогали взрослым. Староста и Тихон сумели подобрать нужные слова. Староста подъехал к хозяйке на пегой кобылке и, поклонившись, доложил:

— Почитай, все готовы, матушка барыня. Я к язычникам Евсейку послал, упредить. Его Ворожея любит, пару лет назад от смертушки верной отвела. Мальчонка у них в поселении всю зиму тогда провёл.

— Вели отправляться, а ты с нами оставайся. Ещё кое-какие дела завершить надобно, — сказала Дуня.

По команде старосты люди потянулись к дороге, возглавлял нестройную колонну Тихон. Дуня с Глашей, сопровождаемые Демьяном и старостой, поехали к мельнице. Оська ждал около мельницы рядом с телегой, нагруженной мешками и держал в поводу лошадь.

— Колесо застопорил, — доложил он и добавил: — Но лучше бы, матушка барыня, тебе жернова между собой сцепить. Тогда мельница напрочь встанет.

— Так и сделаю, езжай, — распорядилась Дуня, соскакивая с вороного коня. Не привыкший к седлу коренник её слушался, почувствовал твёрдую руку.

Глаше успел помочь спешившийся Демьян, попутно шикнувший на Оську:

— Сказано — езжай, чего стоишь рот раззявил.

— Н-но, родимая, — дёрнул поводья Оська и пошёл рядом с телегой, напевая: — Ах, зачем эта ночь так была хороша, не болела бы грудь, не страдала б душа.

Дуня с Глашей забрали амулет и сплавили между собой жернова, после чего направились в кузню. Там староста предложил просто отделить меха и забрать с собой. Выйдя из кузни и сев в седло, Дуня посмотрела в сторону засеянного пшеницей поля. По зелёным, ещё не набравшим силу колосьям гнал волны небольшой ветер, кое-где синели цветы василька.

— Никак, жечь будешь, матушка барыня? — спросил староста и перекрестился.

— Буду, — подтвердила Дуня. — Мы с Глашей заложим магические шары, завтра с утра полыхнёт. На дома огонь не перекинется. У меня тоже сердце кровью обливается, столько труда. Ну да ничего, прогонят наши французов, папенька поможет зерно в других губерниях закупить.

Успокоив старосту и себя саму, Дуня направила коня к полю. На то, чтобы заложить огненные шары, понадобилось время. Когда четверо всадников выехали из деревни, на дороге уже никого не было. Староста опередил остальных, выступая проводником. Проехав около половины версты, он свернул в лес. Последовавшие за ним Дуня, Глаша и Демьян были удивлены, обнаружив между деревьями достаточно широкую просеку.

— Странно, как такую с дороги не замечали, сколь раз ездили, — сказал Демьян.

— Так всё правильно, кто не знает, тот пути не увидит, — ответил староста. — Волхвы, это старейшины ихние, да Ворожея глаза всем отводят.

Глаша приотстала, прямо с коня затирая следы.

— Это на время, — объяснила она. — Когда уже всё добро и скот с птицей из деревни перевезут, мы с тобой, Дуня, хорошенько следы уничтожим и тут, и на дороге. Раз, говоришь, маг сильный у французов, лишними эти меры не будут.

— Дай Бог, успеть всё забрать, — сказал староста и тоже пояснил: — Сейчас мы доедем до Перуновой поляны, а оттуда к поселению только пешком по тропке можно дойти.

Просека вывела путников к большой круглой поляне, посреди которой стоял дуб, надвое расщеплённый попавшей в него когда-то молнией. На краю поляны находились телеги, коляска, лошади. Люди сгрудились около дуба, а возле самого ствола стояли Ворожея, два убелённых сединами старца в длинных, похожих на рясы полотняных рубахах. Рядом крутился Евсейка. Он первым заметил всадников и закричал:

— Вот, барыня матушка, и я на что-то сгодился!

Дуня с Глашей спешились и пошли к язычникам через расступавшуюся перед ними толпу. Перво-наперво Дуня поклонилась и сказала:

— Доброго здоровьица тебе, Ворожея и вам, старейшины. Большая нужда привела к вам, просить приюта.

Один из волхвов, опиравшийся на посох, с вырезанными на нём змеями, ответил:

— Большая беда и люд разный соединяет, и богов. Про то, что пожалуете, мне накануне видение было. Не зря перстень с колосом носишь, сам Велес в видении за тебя просил. Сказал, течёт в жилах твоих кровь Ярослава, Мудрого князя. Что же, милости просим в наше городище. Евсейка, веди наших гостей. Телеги на полянке оставляйте, не тронут их ни зверь, ни птица лесная. А чужакам сюда и вовсе ходу нет.

Толпа зашевелилась, притихшие, словно слегка напуганные женщины с детьми и старики двинулись по тропинке вслед за Евсейкой. Отец Иона тоже со всеми пошёл, окинув волхвов настороженным взглядом. В ответ встретил такой же. И служитель нового Бога, и жрецы старых одинаково опасались за влияние своё на умы паствы.

— Ненависти во взорах нет, уже хорошо, — шепнула подруге Глаша, заметившая этот обмен взглядами.

Оставшиеся мужики принялись освобождать телеги, собираясь за оставленным в деревне добром и скотиной.

— А вы что же устраиваться не идёте? — спросила Ворожея, приветливо глядя на Дуню с Глашей.

— У врагов колдун сильный есть, он в нашем имении может поселиться. Нужно следы везде замести, — пояснила Глаша.

— Колдун, говорите, — произнесла Ворожея и сняв с руки плетёные из бисера браслеты с причудливым узором, протянула подругам: — Наденьте. Эти обереги дар ваш усилят. Я тоже вдоль просеки до тропы прогуляюсь, чары усилю. Бережёному сама Мокошь судьбу ровнее сплетает.

То ли православные молитвы помогли, то ли старые заговоры, но и припасы, и скот удалось из Покровки вывезти без помех. Тщательно убрав все следы, Дуня с Глашей, направились в городище язычников. Глаша, улучив минутку, отправила магическую весточку Михайле Петровичу: «В имении враг. Мы живы. Укрываемся в лесу».

Глава двадцать вторая. Чёрный колдун императора

Карета, запряжённая четвёркой лошадей, с гербом на дверках, медленно двигалась по просёлочной дороге. Лёгкая тряска отзывалась дикой болью в голове единственного пассажира. Генерал Жан Андош Жюно, герцог Абрантес, командующий Вестфальским корпусом следовал к выбранному для временного размещения имению. Карету командующего сопровождали два эскадрона гусар и рота егерей-карабинеров.

Приступ настиг генерала после того, как, разместив основные части, он намеревался отправиться к месту будущего штаба. О поездке верхом пришлось забыть. Внутри кареты, обитой тёмной тканью, с плотно задёрнутыми чёрными шторами обычно интенсивность боли снижалась. Так было бы и на этот раз, если бы не ухабы. Так и ехал генерал, проклиная русские дороги, русские овраги и болота, русскую кампанию