Я сделал глубокий вдох и огляделся. В принципе, было понятно, чем мог быть вызван дурной сон — оба они спали, положив на меня головы; скорее всего, мне просто трудно стало дышать. Джиа лежала выше, на груди, сейчас она подняла голову, и ее кофейные глаза были совсем близко, ближе, чем когда мы танцевали.

— Как ты? — спросил я шепотом.

— Лучше, — шепнула она тоже и подвинулась повыше, на плечо. — Раньше такое бывало в порядке вещей, но с моей последней битвы много времени прошло. Я, оказывается, успела отвыкнуть от боли.

— «Колизей»?

— Кейли рассказал? Удивительно, он так не любит об этом вспоминать… После арены я выкарабкивалась гораздо дольше, потому что ни одной целой кости в теле не осталось, но овчинка стоила выделки.

— Он сказал, никто из вас не получил джек-пот.

— Мы дрались не за деньги. Что касается награды — мы ее получили, можешь мне поверить. Больше, чем когда-либо может быть на кону «Колизея».

Джиа положила руку мне на грудь.

— Сердце все еще так колотится. Что тебе снилось?

— Эркхам.

Я не думал, что это произведет на нее такое впечатление. Она привстала с меня, глядя настороженно и тревожно. Я заметил, что раны ее совсем затянулись и теперь приобрели вид обычных светло-розовых шрамов многолетней давности — такие же, какие остались у меня на память о Триллере.

— Она тебе снилась? О Боже. Что именно она делала?

— Она подошла…

— Эркхам не ходит, — сказал Калеб. Он уже не спал и напряженно наблюдал за нами, не поднимая головы.

— Не подошла, а…Ну в общем, она была совсем рядом, а потом… — Я напрягся, но сон ускользал от меня, не оставляя ничего, кроме острого невыносимого впечатления. — Что-то страшное… невероятное. Она сказала…

— Эркхам не говорит.

— Я знаю, но… Я что-то слышал. Мне кажется.

— Ты должен вспомнить, Уильям.

Я закрыл глаза, но вспомнил только страх без подробностей. Подробности лишь заменялись большей его концентрацией, и это трудно было выносить. Мне стало нехорошо.

— Я не помню.

Джиа чуть наклонила голову, обняла меня, волосы скользнули по лицу, и я захотел, чтобы это было счастливым продолжением сна, и в этом продолжении никто не пытал бы меня воскрешением ночных кошмаров.

— Извини, Уильям, — мягко сказал Калеб, — но это может быть очень важно. Ты должен вспомнить. Пожалуйста.

— Я не могу, у меня в голове гудит.

— Постарайся расслабиться, а мы тебе поможем.

— И как? — возразил я слегка раздраженно. — Снова сеанс массажа?

— Ну… в некотором роде.

Он повернул голову и прижался губами к моему животу.

— Что ты де… — задохнулся я, но Джиа тут же закрыла мне рот, ее волосы погребли меня. Я всегда знал, что ее поцелуй будет именно таким. Поначалу, когда она еще не распробовала меня, я еще различал, как движется язык Калеба, зубы слегка прикусывают кожу, язык обводит пупок… а потом Джиа окончательно меня утопила. Все воссоединилось в полноценность, и я ничего, ничего не контролировал.

…секс не важен, да неужели… Мизерная часть меня была некоторое время свободна, пока остальное захлебывалось от восторга, упиваясь игрой в четыре руки… и два языка… Может, важен, чтобы вызвать что-то из подсознания, взломать парочку файлов и выволочь содержимое на свет Божий? В таком случае, для кого они это делают? Для себя? Ой, зря. Боюсь, Эркхам — последнее, о чем я сейчас думал. Ведь что ни напишешь на песке, придет волна, и песок снова станет гладким…

…Стоп. Перемотать. Последнее — это точно, так и есть. Но оно же и единственное. Последнее и единственное. Одна-единственная мысль, зацепившаяся в мозгах, когда все остальное затопило и смыло.

Хотя мне и казалось, что это длится часами, кончилось все быстро. Джиа почему-то не давала мне дотронуться до себя, крепко держала за руки и только прикасалась волосами и грудью, когда мы целовались. Это я-то — не считаю ее человеком? Я — не воспринимаю ее как женщину?.. То, что было сейчас во власти Калеба, превратилось в нестерпимый жар и пульсацию… результат богатой практики или чистый талант?.. В этом становилось больше мучения, чем удовольствия, и в какой-то момент я в припадке бессильной злости укусил ее за язык, и она ответила тем же. Я кончил от вкуса крови. Вот так все просто.

Когда стены стали на место, я ощутил поцелуй в обе щеки одновременно. Потом увидел их лица перед собой, такие похожие, будто в глазах все еще двоилось. И вспомнил.

— Глаз, — прошептал я.

— Что? Что, Уильям?

— У Эркхам… у нее… был всего один глаз… во лбу. А потом он превратился в рот… и она сказала…

— Что она сказала?

— «Тебя не оставят».

Калеб снова уронил на меня голову, прижимая ладонь ко лбу, Джиа уткнулась в его волосы, так, что мне был виден только один блестящий глаз. Я зажмурился, чтобы не видеть, слишком это казалось сопоставимым и страшным.

— Это что-то значит? — спросил я все еще шепотом.

Тишина.

— Кейли.

— Что, Уильям?

— Скажи мне.

Он медленно приподнялся, упираясь руками в кровать и смотря вниз — не на меня.

— Эркхам… — произнес он наконец. Джиа вздрогнула.

— Эркхам… она просто… а, черт, она предсказывает смерть. И она не ошибается. Никогда.

— Чью смерть?

— Не знаю.

Удивительно. Сон приснился мне — значит, умру, скорее всего, я. Можно понять, почему мне об этом не сообщают. Но об этом как-то не думалось, я видел их испуг и мог думать об одном — неужели это из-за меня? Они что, боятся за меня?

— Со мной ничего не случится.

Они переглянулись, и это был взгляд родителей над головой умирающего ребенка, который строит планы на следующее Рождество. Какие мы оптимисты…

— Ничего не будет, — повторил я. — Я не верю ни в какие предсказания, и в сны не верю.

Джиа вздохнула, потом сказала:

— Надеюсь, что мысль материальна. Но поскольку видение тебе было в нашем доме, то все мы можем быть в опасности.

В опасности.

И тут я вспомнил такое, от чего у меня в голове будто что-то взорвалось.

Идиот. Идиот. Чертов тупой придурок!!!

Никогда еще я так быстро не собирался. В глазах от напряжения стало мутно, как сквозь немытое стекло, я на секунду остановился и увидел только две пары темных глаз — не поймешь какие чьи; две смутные тени, сидящие обнявшись на кровати.