не санаторий! Это больница, голубчик. Вы, я как понимаю, свои дела там порешали, но у нас есть правила, которые вас я попрошу соблюсти. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

— Так вчерашний день — не сон, — Алиас, приподняв голову, увидел больничные кровати, тумбочки, двух пациентов и халат врача, а затем опять плюхнулся телом на кровать, закрыв лицо руками.

— Вы бы перестали играть! Такие штучки тут не пройдут. Навидался я на таких больных. Да разве я стесняю вас просьбой соблюдать режим? Поймите же, тут имеются пациенты, чей ум на логические поступки не способен. И как бы вам не подать дурной пример. Большего не прошу. Делайте, что хотите!

— Так я не болен? Вы считаете, что я не болен?

— А вы считаете, что вы больны?

И тут, читатель, как бы проводя некоторую параллель со вчерашним вечером, рискну предположить, что, по сути, больны мы все, только каждый по-своему. В следующие полчаса Алиас сподобился больным соседям по койке и, увидев в добрых чертах профессорского лица надежду вернуться в тот мир, в котором он еще что-то понимал, намолчавшись и накопив за вчерашний день огромное количество вопросов и эмоций, открыл свой шлюз. Он рассказал все: про ребят, что умирают от наркотиков; как он негодовал по этому поводу с друзьями; как собрались противодействовать злу; как зверь-закладчик пришел на ловца; про самосуд; про допрос в кабинете милиции; про задержание и карцер; про Сабину и любовь; про Максима Астаховича и его связи. Позволив себе комедийный тон, потому что в противном случае сам счел бы себя сумасшедшим, обрисовал вчерашний суд в деталях.

— Пту ты, а я голову ломаю, что за «Синдром Алохпарского». Энциклопедии перебираю. Думаю, неужто, новое слово в мире медицины, находясь в блокаде, пропустил. А тут до того дошло, что даже диагнозы не подбирают, придумал себе Алохпара. Печатью стукнул в надежде, что бумага все стерпит, и вперед.

— Так я здоров?

— Здоровы, здоровы! Только толку то в наше время от вашего здоровья? Посмотрите на мир, ему ведь ничего не докажешь. Вы молоды, оптимистичны, полны сил бороться. Так боритесь! Но смиритесь, что по итогу вам не победить. Мой дед негодовал. Думал, в царе проблема — скинул царя, а как-то хуже пришлось. Отец негодовал, фашисты мешали. Победил в тяжелом бою, жизнь ждал — а его в Сибирь отправили, там и не дождался. Меня учил, человеком будь, сынок, учись хорошо, людям помогай, и все у тебя хорошо будет. Посмотрите на меня? Похож я на человека, которому хорошо? Смиритесь, вам говорю.

— Да как смириться?

— А вот вы представьте себе поезд, что мчит по железной дороге. А вдали метрах в трехстах дети играют. И вы видите неизбежную катастрофу. Вы машете руками, прыгаете, кричите машинисту, да и сам машинист упал на сигнал. А дети от страха замерли, ни туда, ни сюда. А вы, такой, герой нашего времени: «Да как я ничего не предприму!». И чрезмерно не оценив реальные силы, встаете на железнодорожный путь, выставляете вперед руки и преграждаете поезду путь в надежде его остановить. Как вы изволите заметить, даже капли пользы это для общего дела не принесете. Конечно, если таких, как вы, как вы любите предположить, было бы куда больше, то и жертв было куда больше, и, может быть, поезд сошел бы с рельс.

— Толку тогда от нашей жизни? Если не пытаться ничего менять?

— Это не ко мне вопрос!

— А когда меня выпишут? Этот вопрос, уверен, что к вам.

— С утра тут уже ошивался один беспардонный ажан! Про вас спрашивал. Так что вы пока спокойно полежите, отдохните. Так как на воле, судя по всему, про вас не забыли и решение суда по достоинству не оценили. Сюда они не сунутся. А там дальше видно будет. Только еще раз попрошу, дисциплину не нарушайте, больных не дразните.

Джумбер Акакиевич вышел из палаты, продолжив обход. А Алиас остался наедине со своими мыслями, ему было о чем подумать.

***

Кутузба негодовал от решения суда. Нервничал, бранился, всякий раз слал Буту в больницу на разведку. Тот возвращался с новостями, что Алиас и вправду болен и стационарно лечится. На что Кутузба обзывал его дурачьем и торопил обратно к пациенту, наказывая, чтобы подчиненный сломал дух Алиаса так, чтобы тот позабыл о недавних эпизодах. Да куда там Алиаса пугать, много раз пуганного по жизни, да еще и такому трусу, как Бута. Это же не детей, неспособных дать сдачи, дубинками бить.

Парень, впопыхах проболтавший Иналу на берегу, что Бута вместе с другими сотрудниками бил Алиаса, непреднамеренно обманул. Бута Алиаса не бил, правда, и не предпринял ничего, чтобы предотвратить хоть один удар, а по уличному кодексу это одно и то же. Желание рассказать новинку пересилило все, а на первый взгляд небольшое преувеличение, чуть не стоило одному жизни, а другому свободы. Да и не услышишь Сабина эту новость в столь эмоциональной интерпретации, возможно и не случилось бы столь радикальных дальнейших шагов. Закрытый рот, в прочем, как и одна маленькая деталь многое может. Ведь по большому счету, какая разница, кто бил? Бута или Вася Пупкин.

Интересные факты из уличного кодекса:

Если достал нож, то непременно должен нанести им удар — улица угроз не приемлет.

Карточный долг — долг чести. Будь это хотя бы проигранная жвачка, она важнее заимствованного золота.

Все, что произошло на улице, решается на улице. Обращение, как и любое содействие, к органам власти — наивысшее зло.

Сказал — докажи, не доказал — отвечай.

В драке третьей стороны нет. Разнимать — это равнозначно бить.

Друг моего друга — мой друг, аналогично с врагами.

Украсть не стыдно, но украсть у соседа — позору подобно.

Бута наводил мосты. Увидев часто приходящего милиционера, лаборант проявил интерес подружиться. Так эти два человека нашли друг друга. Бута успел услужить. В надежде на взаимность подарил пачку патронов, взятую со склада, калибра пять — сорок пять. Каждый визит отвлекал доктора от работы. Это и есть все успехи, достигнутые им. О внушении страха Алиасу